— Ну-ну, Кос! Что за дела? Чего яришься? Видишь. Сидим, пьем, травим байки. И тебе нальем, чего там.

— Не буду я пить. С этим! Я бы и тьфу на него, да Тека заладила, поди да поди.

— Тека? — деланно удивился Нартуз и свирепо махнул головой в сторону торчащего в дверях Бииви. Тот исчез, снова завешивая вход.

— А я думаю, чего приперся наш чистюля! Гадаю… А невдомек мне, что его Те-ека пригнала. Кого ж еще слушать храброму Косу, как не свою третью женку, а? Те-е-ка!

— Рот заткни свой поганый, а?

— Ты кого сейчас?…

— Эй, — Абит замахал руками, снова расхохотавшись, — эй, кому в нос кольцо, а?

— Э? — вместе сказали тойры, поворачиваясь к нему. Дышали тяжело, сверкали глазами.

— Не кричи, храбрый Нартуз. Кос пришел по делу, а Тека — прекрасная жена для любого мужчины. Поклон таким мастерицам. Что просила сказать, достойный Кос?

Кос быстро оглядел пещерку, полную колыхания теней от двух маленьких светильничков на столе, оглянулся на закрытую дверь.

— Ее нареченная сестра Ахатта, что спит и не узнает никого, она может умереть, сказала Тека. Ей так сплелось в тайном ковре, который она ткет для своего найденного сына, третьего из младших. Она ругается, что ты сидишь и пьешь с быками, вместо чтоб делать что-то. Она говорит, — тут он метнул в сторону Нартуза ехидный взгляд, — ты сам становишься как грязный бык, за которым не следит добрая женка. Не мытый. Пьяный. И не за что будет любить тебя, ну этой, когда проснется. Она говорит, пора бы и разбудить… Если, конечно, она твоя люба.

— А если нет? — Абит не смеялся, но мягкая улыбка бродила по красивым губам.

— Если не твоя люба, чужак, то я буду биться с тобой и убью.

— Ого! — удивился Нартуз, — чего это?

— Того! Слишком уж Тека блажит про него. Ах, бедный, ах, спал в медовой пещере. Ах, все потерял, даже одежу! Ах, куда смотрят синие его глаза! Тьфу! Глаза у него! Я тебе так скажу, пришлый. Вы лучше вместе. Ты и твоя сонная баба. Хватит нам от нее горя, когда всю матерь гору чуть не развалили, спасая ее, да ее парнишку.

— Он ревнует, — подсказал Нартуз, скалясь, — гы, наш Кос прибежал воевать свою Теку!

— Мою! У вас таких нет, — огрызнулся Кос, одергивая подол чистой рубахи.

— И вот еще. Начихать мне соплей, что там Нартуз про меня болтает. Но еще надо будить, а то малец, что помер, он хочет ее молока. Не будет — помрет снова.

Абит встал, глядя в сердитые карие глаза.

— Он жив? Жив для этого мира?

— Почем я знаю, для какого. Тека сказала — кормить пора.

Он гордо поднял голову, шагнул было к выходу, но, потянувшись, схватил кувшин и сделал три гулких глотка. Сунул на стол, вытирая рукавом покрасневшие глаза.

— Эх, откуда ты его берешь, Нартуз. Верно, моча лесной белки?

— Ночного ежа, — ответил тот.

— Ладно. Пойду я. Тека…

Когда ковер снова опустился, Нартуз сказал все еще стоящему Абиту:

— Она ведь и моей женкой была. Хорошая баба, жаркая. Сын вон взрослый уже, наш сын. Ну, досталась Косу. Его вишь, любит. Холит, вроде он ей любимая кукла.

— Она его люба.

— Ну и ладно, — угрюмо отозвался Нартуз, — у меня вон две женки, одна совсем моя, а вторая — Харуты. Хороша, только дура совсем. Ты скажи, теперь что? Будить надо, да? А как же владыки?

— Ты говорил со мной, упорный. Ты спал и рассказывал. Были времена, когда тойры сами владели своими судьбами. И помнили своих богов. Думаю, настала пора вернуть гордые времена. Ахатта проснется и вы проснетесь вместе с ней.

Он улыбнулся и пошел к выходу, откинув край ковра, скрылся в темном коридоре.

Нартуз снова достал стакан и, потряхивая, выбросил на стол кости. Склонился, рассматривая напрочь забытые знаки, что когда-то писали судьбы племени, передавая мужчинам советы богов. Пробормотал:

— Мы даже имени их не помним, вот же как.

Кос быстро шел по узким коридорам, хмурился, все еще споря с Нартузом, шевелил губами, шепча слова. Когда впереди замаячила светлая высокая щель, замедлил шаги, оглядываясь. Тека там, в большой пещере, где собрались все умелицы, и сюда слышно, как они переговариваются и начинают песню быстрым речитативом, а потом кто-то смеется и вдруг вскрикивает, обрывая плавные быстрые слова.