Но как бы там ни было, Феликсу показалось, что произнес это он.

О чем он подумал при этом?.. О вечере в Доме культуры?.. Об Айгуль, — какой была она там, на сцене?.. Два дня назад?..

Не только, не только об этом… Ему представился еще и номер в гостинице — маленькая, смрадная комнатка… Красный, прикапчивающий язычок семилинейки за мутным стеклом…

С той минуты он только и ждал появления гипнотизера.

— Да, да, — говорил Карцев, попыхивая сигаретой, отчего лицо его в наступающих сумерках озарялось багровым огоньком, — да, он все может… Смею заверить, это превосходный гипнотизер, лучший из всех, кого я видел. А мне доводилось наблюдать, как работают первоклассные мастера. Так вот: ничего похожего я не знаю… — Он с силой шлепнул себя по шее. — Ах ты прохиндей, — ругнулся он.

— Все равно это трудно представить… — сказала Нина Сергеевна.

Феликс не следил за продолжением спора. Кожа зудела от комариных укусов. Громкие, крепкие голоса слышались вокруг. В них не было ни ноты сомнения или по крайней мере настороженности, одна лишь веселая, самонадеянная уверенность… Ну-ну, думал он с томительным и злорадным чувством… Ну-ну…

На эстраде мешкали. Там впопыхах налаживали занавес, вдруг переставший открываться, и сначала собирали по всему поселку, а потом расставляли стулья — примитивный, но необходимый реквизит… Наконец, на авансцену вышла Айгуль. Ее встретили недовольными возгласами, так как в афише она не значилась, а под конец не хотели отпускать. Что было причиной тому — внезапно ли пробужденный коротенькой ее беседой интерес к местной истории или она сама тоненькая, гибкая фигурка с гривой черных волос, белевшая на фоне зеленого, а потом уже совсем темного в наплывающих сумерках занавеса?..

Рита вышла на сцену, едва он сомкнулся за Айгуль, еще колыхались складки, аплодисменты не успели улечься, все скамьи были уже заполнены, стояли даже в проходах, но Феликс отметил чрезмерную поспешность, с которой Рита сменила Айгуль, и возникшую между аплодисментами паузу, как бы провал, и то, как она об эту паузу словно споткнулась…

Может быть, это было и не так, но с этого мгновения ему казалось, что и концертное платье в золотых блестках, и уложенный башней парик, и неимоверные каблуки, и все в ней выглядело здесь еще более неестественно, чем тогда, в Доме культуры, и было несовместимо с этим дощатым, грубо и прочно сколоченным помостом у подножия холма, с этим живым, набегающим из степи запахом полыни, с этим режущим, как бритва, звоном комаров, а главное с этими людьми, плотно, плечо в плечо сидящими вокруг… Впрочем, с появлением Гронского это ощущение на время пропало, отступило…

Правда, теперь его пояснения и остроты для Феликса, слышавшего их во второй раз, иногда выглядели довольно наивными, даже пошловатыми… Но при всем том он был находчив, напорист, неутомим, и это после целого дня езды, тряски, жары! В его-то годы!.. Железный старик, — думал Феликс. Он не любил этих словечек, но тут — и с наслаждением — повторил: — Железный, железный старик!..

Камиль Ахвердиев не утерпел и, увалисто покачиваясь, одним из первых, направился к сцене. Его отовсюду напутствовали криками… Он вернулся к своему ряду вместе с Гронским, сжимая в своей огромной руке запястье гипнотизера.

— Думайте! Думайте отчетливей! — Гронский был в испарине. Заметил он Феликса?.. Он мимоходом, не задерживаясь, скользнул по нему взглядом. — Думайте отчетливей!.. — Он вдруг резко протянул руку к Патимат, сидевшей у Нины Сергеевны на коленях. Он дернул за кончик алой ленты, повязанной пышным бантом у девочки в волосах, и как флажком помахал над головой. Патимат расплакалась. Гипнотизер отработанным жестом вынул из нагрудного кармана конфетку и подал девочке. Та рассмеялась. Гронский под аплодисменты вернулся на сцену.

— Ай ты! — Айдар прищелкнул языком, обескураженно глядя ему вслед. — Вот ловкач!

— Как это он? — крутил головой Камиль. — Я же по-своему думал… Выходит, он и аварский знает?

— Балда! — загорелся Бубенцов. — А сейсмика на что? Думаешь, зря он за руку его держать велел? Точно, Владимир Николаевич?.. — обратился он к Самсонову.

Самсонов коротко хохотнул.

— Его бы к нам в нефтеразведку. На одном глубоком бурении сколько бы сэкономили? — Он локтем подтолкнул Чуркина. — Марат!.. — окликнул он Курмангожина, сидевшего через ряд. — Пригласи его к себе, с персональным окладом!..

После каждого номера Гронского по скамьям волной прокатывалось веселое оживление. Феликс поглядывал на Нину Сергеевну. Казалось, она единственная сохраняла на лице скептическое выражение. Ну-ну… — думал Феликс.

Сергей и Бек сидели в первом ряду, вместе с Верой, к ним позже присоединилась и Айгуль.

В самом конце первого отделения у Гронского случилась небольшая неловкость.

Это было все то же «чтение мыслей», лишь несколько видоизмененное. «Индуктор», держа гипнотизера за руку, мысленно по буквам надиктовывал ему слова. Маэстро водил указкой по листу ватмана с алфавитом. Рита мелом выписывала на доске буквы, в которые упиралась указка.

Кончик палочки скользил по ватману, иногда уклоняясь от прямой линии, описывая круги, но в заключение, как дятел носом, втыкался в нужную букву. Рита уже собиралась в заключение громогласно прочитать составленные по буквам слова, но тут смех, копившийся среди рядов, хлынул таким потоком, что голос ее закружился и утонул в нем, подобно щепке в крутой воронке водоворота.

Все это чепуха и ерунда, — было написано на доске крупными печатными буквами, которые отчего-то — возможно, для большей выразительности — предпочитала Рита.