Пока они ели, заметно посвежело. Налетевший ветерок ощутимо смягчил влажность воздуха и зашуршал над лужайкой листвой. Бесконечные поля, раскинувшиеся к северу и западу от дороги, словно бы вздыхали на каком-то неизвестном шелковом языке.

Мальчишки уселись отдельно, разместившись на каменных ступеньках и бордюрах цветочных клумб – тетя Лина засадила самыми разными цветами как минимум три акра, – в то время как взрослые образовали свой кружок, положив тарелки на колени или широкие подлокотники кресел. Дядя Генри вынес бочонок домашнего пива, предварительно охлажденного на льду, и кружки.

Все голоса смешались и словно слились воедино. Дейлу вдруг подумалось, что он, пожалуй, уже и не вспомнит, когда в этом гомоне отсутствовала хотя бы одна из его составляющих: чуть нервное хихиканье и всегда возбужденный голос Кевина, протяжный говор Харлена и его шуточки, которые заставляли их всех буквально складываться пополам от смеха, произнесенные вполголоса короткие реплики Майка, редкие спокойные комментарии Дуэйна, высокий голосок Лоренса – малыш всегда тараторил, будто боялся, что иначе его не дослушают до конца. Голоса взрослых были тоже давно и хорошо знакомы. Пронзительно звучал голос дяди Генри, когда он рассказывал о своей последней находке на пастбище – небольшом обломке кузова «пирс-эрроу» двадцать восьмого года. По его мнению, это был верный признак того, что какой-то гангстер приехал в пещеру бутлеге-ров и остался там навсегда. Хрипловатый смех тети Лины Дейл любил особенно: ему казалось, что это самый осмысленный и совершенно уникальный из всех человеческих звуков, которые когда-либо слышал Дейл. Голоса его отца и матери, знакомые, как шелест ветра в листве: отец, менее скованный, чем обычно, рассказывает всякие смешные случаи из своей жизни. Задорные смешки мамы Харлена, возбужденные и порой чересчур громкие, как будто она уже слишком много выпила или, подобно Лоренсу, боится, что ее не услышат.

Ножи прочертили красные полоски на бумажных тарелках. Все уже попросили по второй, а некоторые и по третьей порции. Огромная ваза салата опустела, обернутые в фольгу початки кукурузы, жарившиеся на гриле вместе с барбекю, ушли нарасхват. Дядя Генри весело посмеивался и добродушно подшучивал над гостями, подкладывая на гриль все новые и новые куски мяса. За весь вечер он ни разу не снял передника и ловко орудовал зажатой в руке длинной вилкой.

После обеда мальчикам было предложено на выбор либо по куску домашнего пирога с ревенем, либо по ломтику шоколадного торта, но, как ни странно, все они предпочли получить и то и другое, а потом отправились на верхнюю веранду.

Дядя Генри и тетя Лина годами обустраивали свое жилище, никогда не считая строительство законченным и просто переходя к следующему этапу. Дейл отлично помнил невысокий четырехкомнатный каркасный дом, который он впервые увидел, когда приехал из Чикаго на похороны бабушки. Тогда ему было шесть лет. Сейчас на высоком фундаменте покоился огромный кирпичный дом, с четырьмя спальнями на первом этаже. В тот год, когда Стюарты перебрались на жительство в Элм-Хейвен, дядя Генри пристроил гараж. Дейл помнил, как он играл внутри пустого каркаса, а дядя Генри терпеливо возводил шлакоблочные стены. Теперь гараж был огромным сооружением, рассчитанным на три автомобиля и несколько сельскохозяйственных агрегатов, и был пристроен к южной стороне дома таким образом, чтобы туда можно было пройти прямо из устроенной в подвале мастерской. Над ним была сооружена верхняя веранда, протянувшаяся также над комнатой для гостей и хозяйской спальней.

Дети очень любили располагаться тут по вечерам и знали, что рано или поздно взрослые тоже перейдут из патио сюда. С большой, как теннисный корт (хотя, нужно заметить, никто из ребят, за исключением Дейла и Дуэйна, не мог похвастать тем, что видел настоящие корты), расположенной на нескольких уровнях, с несколькими переходами и лестницами веранды открывался вид на дорогу и поля мистера Джонсона. Ее южная сторона выходила на подъездную аллею, плавательный бассейн, устроенный дядей Генри, и лес. Поздней осенью, когда деревья теряли листву, было видно даже Страстное кладбище. С восточной стороны располагались амбар и сеновал. Здесь Дейл всегда воображал себя средневековым рыцарем, стоящим на крепостной стене, и обозревал тесное скопление хлевов, настилов и лотков для корма, курятников и еще каких-то сооружений с таким же видом, с каким маршал обозревает фортификационные укрепления.

На веранде тоже стояли адирондакские кресла – массивные, странно удобные конструкции из деревянных реек, новая партия которых каждую зиму появлялась на свет в мастерской дяди Генри, – но ребята, разумеется, предпочитали гамаки. Два из них были укреплены на металлических стойках, а один подвешен к деревянным кронштейнам, служившим одновременно креплениями для ламп, освещавших двор. Первыми в гамаках оказывались обычно Лоренс, Кевин и Майк и, разом в них свалившись, принимались бешено раскачиваться. Матери в страхе отводили глаза, отцы повышали голос, предупреждая об опасности, но поскольку до сих пор никто оттуда еще не сваливался… Правда, дядя Генри клялся, что одним летним вечером задремал в гамаке, и когда на следующее утро его разбудил своим кукареканьем Бен – самый большой петух в курятнике, – он, ничего не подозревая, шагнул к ванной – по крайней мере, он думал, что там находится ванная, – и оказался лежащим на куче пищевых объедков, сваленных в кузове одной из машин.

Ребята толкались, раскачивались в гамаках, болтали и смеялись, напрочь забыв о том, что собирались еще вернуться на пастбище и немного потрудиться в поисках пещеры бутлегеров. К тому же на улице стемнело. Небо стало темно-синим, на нем появились первые крупные звезды, и стволы деревьев, расположенных к югу от пруда, слились в одно черное пятно. То тут, то там замелькали огоньки светлячков. Хор лягушек в расположенном ниже по склону пруду завел свои унылые песни. В сарае зашуршала соломинками невидимая ласточка, и где-то в глубине леса заухала сова.

Наступивший вечер приглушил тон беседы взрослых до тихого дружелюбного бормотания, и даже голоса детей зазвучали тише, а потом и вовсе смолкли. Над домом повисла тишина, нарушаемая только поскрипыванием гамаков да обычными ночными звуками, доносившимися из-за холма. Небо усыпали звезды.

Дядя Генри выключил освещение во дворе и не стал зажигать лампы на террасе. В наступившей темноте Дейл вообразил себя капитаном, стоящим на полуюте пиратского корабля под ночным небом тропиков. Ветер тихо шуршал в рядах кукурузы за дорогой, и шорох этот напоминал шепот волн. Жалко только, что у него нет секстанта. Кожа щек и шеи все еще горела от жа-ра дневного солнца, а подвиги с лопатой напоминали о себе болью в икрах и предплечьях.