Дождь припустил снова. Дейл глянул на юг, нашел глазами мелькавшую среди стеблей накидку Майка и двинулся следом.

У него еще будет время.

Дождь лил не переставая три недели. Каждое утро безоблачное поначалу небо заволакивало тучами и после недолгой борьбы стихий где-то к десяти утра начинало накрапывать, а к полудню с потемневшего и низко нависшего неба дождь уже лил как из ведра.

Бесплатные сеансы были отменены и двадцать пятого июня, и второго июля, хотя в последнюю субботу небо было чистым, а вечер тихим и спокойным. На следующее утро дождь начался опять. За пределами Элм-Хейвена голодная иллинойсская земля жадно впитывала влагу и требовала еще и еще, становясь все чернее и чернее. Если на территории большей части Америки фермеры обычно говорят: «К четвертому июля кукуруза по колено», то в центральном Иллинойсе эта поговорка звучит уже так: «К четвертому июля кукуруза по пояс». Однако этим летом к четвертому июля колосья доставали даже до плеча.

Праздник выпал на понедельник, и хотя взрослые явно наслаждались столь редкими трехдневными каникулами, их радость была омрачена дождем, из-за которого отменили городской парад и вечерний фейерверк. Шоу с фейерверком не было предусмотрено городским бюджетом, но по вековой традиции люди запасались фейерверками, сигнальными ракетами и шутихами и шли с ними на школьный двор. В этом году туда тоже пришли несколько семей, но поднялся такой сильный ветер, к тому же принесший с собой ночную грозу, что никаких усилий потенциальных гуляк не хватило бы на то, чтобы зажечь спичку или запалить бикфордов шнур.

Дейл и Лоренс со своего крылечка глазели на сверкавшие молнии, которые вполне заменили фейерверк. Молнии, вспыхивавшие на юго-западе, выделяли темные силуэты деревьев, вычерчивали контуры щипцовых крыш и освещали угрожающе огромную массу Старой центральной. В интервалах между разрядами школа будто светилась изнутри едва различимым фосфорическим сиянием, которое бросало на спортивные площадки зелено-синие отблески и, казалось, создавало поле статического электричества вокруг древних деревьев, стоявших возле здания. Один из этих вязов рухнул прямо на глазах Дейла и Лоренса как раз вечером четвертого июля. Попала ли в него молния, или он упал сам, сломленный порывом ветра, мальчики не поняли. Даже на расстоянии шестидесяти ярдов звук был оглушительным. Дерево треснуло точно посередине, и половина его осталась стоять вертикально, подобно обломанному уродливому зубу, в то время как крона с листьями, живая его часть, упала на землю как подрубленная.

Как только гроза закончилась, Дейл и Лоренс пошли в дом. Захватив несколько шутих и огненных гусениц, они вернулись на крыльцо и стали их запускать с каменных ступеней. Но дул холодный ветер, да и душа у них что-то не лежала к этому занятию.

За городом, в той тишине, которая всегда кажется бездонной после шума грозы, зерно на миллионах акров поднялось, образовав плотную массу зелени, превратившей окружные дороги в коридоры, лежащие между высокими стенами. Горизонт исчез из поля зрения. Зелень словно бы высасывала солнечный свет дня, и самое яркое пятно в городе становилось не более ярким, чем самая глубокая тень под вязами.

Стюарты, как и половина семей в городе, отправились на ферму мистера Макбрайда, чтобы отвезти ему еду. Дейл поехал вместе со всеми знакомыми, но сегодня странно чужим маршрутом – мимо кладбища, мимо фермы дяди Генри и затем по узкой и длинной подъездной дороге. Здесь колосья стояли выше, чем на каком-либо из примыкавших полей, и подъездная дорога превратилась в настоящий туннель.

Сначала они долго стучали, но никто не открывал, несмотря на то что пикап мистера Макбрайда стоял во дворе. Хозяин дома подошел к двери только на третий стук, отворил ее, принял запеканку в горшочке и пирог, невнятно пробормотал слова благодарности и еще более невнятно ответил на сочувствие, которое ему выразили отец и мама Дейла. Мальчик всегда считал, что отец Дуэйна гораздо старше, чем родители остальных его друзей, но сейчас он был просто потрясен его видом: редкие пряди волос, казалось, еще больше поседели за последний месяц, глубоко ввалившиеся глаза налились кровью, причем веко на левом было чуть опущено, будто после удара. Лицо скорее напоминало растрескавшуюся и плохо склеенную глиняную маску, чем лицо человека. Серая щетина, обильно покрывая щеки, сбегала на шею и вниз, под несвежее белье.

На обратном пути родители Дейла долго говорили между собой, и тон их беседы был очень грустным.

Никто не знал точно, как прошли похороны Дуэйна. По слухам, мистер Тейлор отправил тело в ту же похоронную контору в Пеории, где состоялась кремация дяди мальчика. Говорили, что Дуэйна тоже кремировали и что церемония была очень скромной.

Никто не знал, что мистер Макбрайд сделал с прахом.

Ночью, как только он начал засыпать, мысль о том, что от друга осталась только пригоршня пепла, заставила Дейла вскочить и сесть в кровати. Осознание несправедливости устройства мира тяжелой болью отзывалось в сердце.

Иногда, либо подстригая лужайку, либо выполняя другую механическую работу, которая высвобождала его подсознание, Дейл воображал, что Дуэйн Макбрайд жив, что он каким-то чудом обманул собственную смерть и теперь прячется где-то подобно Микки-Маусу в комическом мультфильме о поисках таинственного пятна. В такие минуты Дейл в глубине души верил, что вот сейчас зазвонит телефон и в трубке зазвучит спокойный голос друга: «Встречаемся в пещере. Есть кое-какая информация».

Дейл часто гадал, какой же информацией собирался поделиться Дуэйн на совещании в курятнике Майка. На совещании, которое так никогда и не состоялось. Он и представить себе не мог, что Дуэйн сумел разузнать что-нибудь о Табби и о Старой школе, пропадая у себя на ферме или в библиотеке. Но четыре года знакомства убедили Дейла в том, что недооценивать возможности приятеля не следует.

После того как Майк рассказал ему о том, что видел на кладбище туннель, а потом почти такой же обнаружил под своим домом, мальчики виделись все реже и реже. Каждый из них, казалось, отступил в привычный круг семьи и домашних обязанностей, как будто считал это более безопасным, чем вторгаться в зловещую темноту окружающей действительности.

А Лоренс между тем стал еще больше бояться темноты. Иногда он плакал во сне и настоял на том, чтобы слабый ночник в их комнате заменили лампочкой на сорок ватт. Маме часто приходилось заглядывать к ним и выключать свет, но она не возмущалась. Несколько раз восьмилетний мальчишка с криком просыпался по ночам.