Черт его возьми, это зашло слишком далеко. – Он отдернул занавеску так резко, что карниз сорвался с гвоздя и рухнул вниз. В черном прямоугольнике окна были только ночь и дождь, поливающий листья деревьев. – Но там никого нет, черт подери.

Майк перевел взгляд на мать.

Он пытался войти. Отец рывком поднял раму окна. Налетевший порыв свежего ветра был даже приятен после удушливого запаха керосина и жара, вызванного страхом. Тяжелая ладонь отца шлепнула по подоконнику.

Но здесь задвижка на раме с сеткой. Как он мог проникнуть к стеклу? – Отец смотрел на Майка, будто его единственный сын на глазах сходил с ума. – Что, это… этот солдат пытался порвать сетку? Но я бы услышал шум.

Теперь, когда в комнате горел яркий свет, Майк прикрутил фитиль у лампы и трясущимися руками поставил ее на стол. Нет, он протек через нее… И он замолчал, осознав, как глупо это звучит. Мама подошла и прикоснулась к его лбу. Обняла за плечи.

У тебя горит лоб, детка. Ты заболел. Майк чувствовал, как его бьет озноб. Комната кружилась перед глазами, а сердце колотилось как бешеное. Он постарался взять себя в руки и как мог спокойнее посмотрел отцу в глаза.

– Папа, я услышал какой-то звук и спустился вниз. Он был… Он сильно налег на сетку. Она прогнулась, чуть не лопнула. Клянусь, я не обманываю тебя.

Мистер О'Рурк некоторое время смотрел на сына, потом молча повернулся, вышел из комнаты и через минуту вернулся, одетый в брюки прямо поверх пижамы и ботинки. Оставайся здесь, – тихо сказал он.

– Отец! – крикнул Майк, хватая его за рукав. И сунул ему в руки свою биту.

Пока все они ждали отца, мама погладила Мемо по волосам, сменила наволочку на ее подушке и отправила девочек в постель. Снаружи мелькнула чья-то тень, и Майк испуганно отпрянул от окна. Там стоял отец, подоконник был почти на уровне его грудной клетки. Майк непонимающе заморгал: когда Солдат стоял у окна, над подоконником была видна большая часть его туловища, а он много ниже отца, Майк это разглядел, когда видел его на перекрестке Шестого окружного и Джубили-Кол-ледж-роуд. Как могло так быть? Или Солдат стоял на какой-нибудь подставке? Тогда понятно, почему он так странно удалялся, плавно и почти вертикально…

Силуэт исчез, а минут через пять отец вошел в дом, с силой захлопнув за собой дверь кухни. Майк кинулся ему навстречу.

Пижамная куртка отца и брюки были насквозь мокрыми. Венчик редких волос прилип к ушам. Капли воды блестели на лбу и лысине. Он протянул к Майку огромную ручищу и увел того в кухню.

– Никаких следов, – тихо сказал он, видимо не желая, чтобы его слышали жена и дочери. – Кругом сплошная грязь, Майк, ты же знаешь, целыми днями идет дождь. Но под окном нет ни одного следа. Вдоль этой стены тянется цветочная клумба, но следов нигде нет. И во дворе никого.

Майк почувствовал жжение в глазах – так бывало в детстве, когда он еще позволял себе плакать. Грудь разрывало от боли. Рот сжало судорогой.

Но он был там! – все, что он мог выдавить из себя.

Отец пристально смотрел на сына.

– Ты единственный, кто видел его. Около окна Мемо. Ты видел его только здесь?

– Еще один раз он преследовал меня на Шестом окружном и на Джубили-Колледж-роуд, – ответил Майк и тут же пожалел, что проговорился: нужно было либо сказать отцу об этом сразу, либо не рассказывать вообще.

Отец продолжал изучать его взглядом.

– Он мог стоять на лестнице или еще на чем-нибудь таком, – выдавил Майк, сам чувствуя, как отчаянно беспомощно звучат его слова.

Отец медленно покачал головой:

– Никаких отметин, Майк. Ни лестницы. Ничего. – Большая ладонь отца опустилась Майку на лоб. – Горячий.

Майк снова почувствовал, как дрожь пробежала по телу, и подумал, что, наверное, действительно заболевает.

– Но я не придумал этого Солдата. Я видел его. Клянусь! У мистера О’Рурка было большое, приветливое лицо, тяжелые челюсти, россыпь веснушек, которые он передал своим детям, к большому недовольству трех из его четырех дочерей. Сейчас его щеки чуть вздрагивали. Он кивнул:

– Я верю, что ты что-то видел. Но мне кажется, ты заболел, целыми днями охотясь за этим Подглядывающим Томом…

Майк хотел было запротестовать. Солдат вовсе не был Подглядывающим Томом. Но Майк понял, что сейчас лучше держать рот на замке.

– Отправляйся-ка в постель, и пусть мама измерит тебе температуру, – продолжал отец. – Я перенесу вниз свою койку, сюда, поближе к Мемо, и некоторое время буду спать здесь. Всю ближайшую неделю я свободен от работы в вечернюю смену. И если этот… этот солдат попробует сунуться снова, он найдет тут кое-что получше твоего оружия.

Он отложил биту в сторону, подошел к запертому шкафу, открыл его и вытащил старое ружье Мемо – «для охоты на белок», как она говорила, – короткоствольную берданку для стрельбы мелкой дробью.

Майк хотел было что-то сказать, но голова закружилась – то ли от облегчения, то ли от начинающейся лихорадки. Он обнял отца и поспешно отвернулся, чтобы скрыть слезы.

Мама вошла в кухню и повела его наверх. Выражение ее лица было озабоченным и ласковым.

Майк провел в постели четыре дня. По временам ему было так плохо, что он путал сон с явью. Во сне он не видел ни Солдата, ни Дуэйна Макбрайда, ничего из того, что преследовало его. Чаще всего ему снился костел Святого Малахия или служащий мессу отец Кавано. Только в этих снах священником был он, Майк, а отец Кавано виделся ему маленьким мальчиком в большой не по росту сутане и стихаре – мальчиком, путавшим слова молитв, несмотря на то что пластиковая карточка с отпечатанными строчками лежала прямо здесь, на ступеньке алтаря, перед стоящим на коленях маленьким отцом Кавано. Майку снилось, что он совершает обряд причастия и в самый важный для любого католика момент высоко поднимает гостию…