Вот и наш дом. Я потянула на себя тяжелую дверь. Поднялась по стертым ступеням темной узкой лестницы. Изо всех сил постучала в нашу дверь. Никто не отозвался. Я долго колотила по двери, звала… Но все было бесполезно — в комнате стояла все та же тишина. Я приложила ухо к щели между дверью и стеной, стараясь услышать хоть какое-то движение, шорох… Сбоку раздался скрип — я вздрогнула и так резко обернулась, что чуть не упала. Открылась соседняя дверь, и вышла женщина, одетая немного неряшливо, с волосами, забранными назад, но несколько прядей выбились из прически.

— Ты — дочка госпожи Альрим? — спросила она, отряхивая муку с передника.

— Да, а вы не знаете, где она?

— В больницу забрали, еще три дня назад. Хозяйка к ней за деньгами пришла, а та и не встает. Ну, она послала слугу из соседней лавки, а уж те, из больницы, прислали повозку, уж не знаю, взяли деньги за это, или нет, надо думать, взяли… Вот так… Ты сходи, может, успеешь еще… — она вдруг посмотрела на меня как-то жалостливо. Этот жалеющий взгляд меня испугал до озноба — раз она меня жалеет, значит, все совсем плохо.

— Я пойду, но скажите, пожалуйста, где это.

— А тут, совсем недалеко. По нашей улице дальше пройдешь, потом в переулок. Там уже спросишь, все знают. Иди, иди, может, не поздно еще.

Я не поняла, что все-таки значит не поздно — ведь сейчас еще утро. Но решила не терять время на расспросы, сделала книксен и побежала вниз.

Больницу я нашла легко, она, в самом деле, была близко. На первом этаже около дверей сидела привратница. Она вязала какое-то полотно из скучных серых и коричневых ниток. Привратница равнодушно поглядела на меня и снова опустила глаза к работе.

— Простите, вы не скажете, как узнать, где здесь можно найти госпожу Альрим? Это моя мама, ее положили в больницу три дня назад.

— Чем болеет? — безразлично спросила привратница, не глядя на меня.

— Я не знаю… Она кашляла, и, наверно, у нее был жар…

— На третьем этаже спроси, — буркнула вязальщица, все так же не поднимая головы.

Ступеньки на лестнице были с выщерблинами, стены выкрашены бледно — зеленой безжизненной краской. В коридоре на третьем этаже взад — вперед ходили какие-то люди. Тут были и посетители, навещающие больных, и те больные, которые уже выздоравливали. Иногда проходили врачи — у них были длинные, потертые сюртуки, и сестры милосердия в темно — коричневых платьях и такого же цвета фартуках из грубой материи.

Одна из этих женщин — она спешила куда-то — остановилась около меня, заметив, что я растерянно стою почти посередине коридора и не знаю, что мне делать. Она спросила, кого я ищу, и потом показала мне, куда пойти. Я прошла дальше по коридору и открыла дверь в одну из больничных комнат. Там в два ряда стояло десять кроватей. На них были серые или черные одеяла. Около каждой кровати стояла низенькая тумбочка, а на тумбочках — стаканы с водой, лекарства, у некоторых лежали теплые шарфы, яблоки, газеты или книги.

Я никак не могла найти кровать, где лежала моя мама — все лица казались осунувшимися, несчастными и незнакомыми.

— Растанна, — послышался шепот, тихий — тихий, как будто шелестели осенние листья. Я узнала маму — она была такой же бледной, как все здесь, и совсем исхудавшей. Я быстро подошла к ней, стараясь не задеть ничью постель, и села на край кровати.

— Как ты меня нашла? — так же еле слышно спросила она.

— Ты не пришла за мной вчера, тогда я пошла сама к нам, а соседка сказала, что ты в больнице.

Больше всего я боялась, что сейчас мама станет меня ругать за то, что я ушла из училища без спроса. Мама никогда не спускала непослушания и своеволия. Но сейчас она смотрела на меня только с жалостью и печалью, без малейшего укора или гнева. Я взяла ее за руку — она отозвалась на это слабым движением. Казалось, у нее совсем нет сил. Маме тяжело было говорить, и голос звучал еле слышно.

— Возьми ключ от дома, он в ящике. Там, под подушкой, письмо. Прочти… Я боялась, что уже не увижу тебя, а мне нужно было сказать… Я не дописала, не было сил…

Я погладила мамину руку, стараясь успокоить ее.

— Может быть, тебе дать лекарство? Или воды?

— Нет, ничего не надо. Сестры заботятся очень хорошо…

Мама замолчала и прикрыла глаза. Я выдвинула верхний ящик тумбочки — там действительно лежал знакомый ключ от маминой комнаты. Я положила его в карман платья. К нам подошла одна из сестер и сказала мне:

— Вам нужно идти, больная должна уснуть. Придете после. Ну, идите же.

Мама открыла глаза и шевельнула рукой, как будто она хотела то ли приободрить, то ли погладить меня. Я поцеловала мамину ладонь, потом лоб. Было ужасно жаль ее и хотелось плакать. Мама закрыла глаза и, казалось, уснула… Я тихонько отпустила ее руку и вышла из палаты.