Соколов выдернул из жилетного кармана золотые часы “Павел Буре”:

— Через полчаса, Вениамин Александрович, мы будем наслаждаться игрой вашего приятеля Цимбалиста! Так что до консерватории успеем дойти не спеша, порадоваться видом вечерней Москвы.

Казарин оторопело взглянул на сыщика. И вдруг впервые за все дни заточения произнес слова — хриплым, застоявшимся голосом:

— Зачем, зачем все это — костюм, консерватория? Чтобы мне было трудней уходить из этой жизни? — Он опустился на чугунную тумбу коновязи.

Соколов терпеливо молчал. Потом он поймал на себе взгляд Казарина — растерянный и страдальческий. Казарин вдруг вскочил с тумбы, в каком-то стремительном порыве схватил громадную руку Соколова.

— Я все, все вам расскажу! Эти люди разбили мою жизнь, они опозорили меня и моих детишек — Инессу и Татьяну. Да, я дал клятву молчания, но... — он рванул ворот рубахи, ослабил узел галстука. — Но они обманули меня.

Прохожие стали оглядываться на эту бурную сцену. Соколов взял спутника под локоть, они пошли в гору — по Кузнецкому переулку.

— Да, я все расскажу вам, история короткая и глупая! — уже спокойно произнес Казарин. — Лишь один вопрос: как вы узнали, что я скрипач?

Соколов расхохотался:

— А вот это будет пока моей тайной. Я ведь вроде фокусника, которому не стоит разоблачать свои секреты. Объясню все позже. Слушаю...

Казарин говорил спокойным, будничным тоном, будто повествовал не о себе, а ком-то другом, совершенно ненужном и скучном человеке:

— Все случилось из-за скрипки работы Батова. Не слыхали о таком? Гварнери, Амати — это знает каждый! Но Иван Батов — чудо из чудес, его скрипки менее знамениты, но нисколько не хуже. Первым стал на Руси инструменты дивной работы создавать! Только в пятьдесят пять лет от крепостной зависимости освободился — при Александре Благословенном в 1822 году.

Каждый скрипач мечтает играть на хорошем инструменте, да мне о многом думать не приходилось — родители бедны, кстати, живут в Москве за Крестовской заставой. Спасибо, что помогли консерваторию закончить. У самого семья — жена Валентина, милейшее и добрейшее существо, да две дочурки-близняшки, обеим по годику.

И вдруг два случая подкатили, и оба невероятных. Недели три назад ко мне вдруг пожаловал один дядя, назвался местным помещиком Кузьмой Шалаевым. Фигура уморительная: ростом и повадками — истинный медведь, косолапый, ручищами за все зацепляется, цвет лица каленый. Точно Собакевича Гоголь с этого дяди писал. В руках Кузьма держит футляр скрипичный. Объясняет:

— Имел честь слыхать, что вы умеете на скрипке играть. А у меня, извините, иная слабость — картишки-с. Тут с одним разбойником сразился, так тот, мошенник, все мне спустил, в том числе и вот это, — протягивает мне скрипку. — Вещичка старинная, пять тыщ тянет. Взять не желаете? Позвольте заметить, что у них это семейная реликвия. И мастера фамилия, — полез гость в карманы, долго шарил, бумажку вытащил, прочитал: — Иван Андреич Батов, стало быть. Берете? А то в Питер отвезу, там с руками оторвут.

Взял я скрипку — и впрямь клеймо Батова. Прошелся по всем регистрам — звучание мощное, чистое, необыкновенное богатство обертонов. Настроил, заиграл — прямо-таки живой человеческий голос звучит. Живая, истинно говорю, живая скрипка, душа у нее есть! Решил: все отдам _ скрипку не упущу! Дядя согласился месяц ждать. Да где капитал собрать? Заложили дом. Валюшка продала колечки-браслетики золотые, подписал я кучу контрактов на концерты — вдоль по всей матушке-Волге. Все равно на скрипку не хватает! А из головы не выходит она у меня, каждую ночь снится: вдруг ее кто другой перехватит или дядя этот сам в карты проиграет? Вообще, род помешательства.

Приехал на концерт в Царицын. Успех совершенный! Познакомился я с девицей. Мария Школьникова зовут ее.

Тоже моим талантом восторгается. Говорит:

— Это хорошо, что вы из Саратова! Мы с братом там хотим на некоторое время обосноваться. Не подскажете ли, кто сдает там домик? Я хочу на химика учиться, брат поможет готовиться.

Я возьми да ляпни:

— Да у нас второй этаж пустует. Если деньги вперед за три месяца внесете, то занимайте.

Она на другой день после меня приехала, деньги отдала. Поставила условие: “К нам не поднимайтесь, чтобы чистоту опытов не нарушить!” Прикатил и брат Марии — толстый, курчавый. Целыми днями они опыты ставили. Изредка мы вместе чай в беседке пили. Мария узнала о скрипке, говорит:

— Пятьсот рублей желаете заработать? — И объяснила, что следует в Москву срочно две банки реактивов отвезти. — Это очень ценные реактивы. Я не могу доверить их случайному проводнику. Да вам ведь все равно в Москву по делам ехать, что ж от хороших денег отказываться. Не резон!

Согласился я. Мария предостерегает:

— Только осторожно — чтоб стеклянная тара не разбилась!

— А кому отдавать?

— Как приедете в Москву, сразу же на извозчика садитесь и поезжайте на Ходынское поле. Около Царского павильона — это рядом с летным полем, вас будет ждать человек. Он сам подойдет к вам и заберет у вас чемодан и даст полтысячи рублей.