По мере возникновения у ребенка чувства своего «я» развивается также инстинкт самосохранения, стремление поддержать и защитить новообретенное «я». Чем сильнее это ощущение себя, тем острее желание заботиться о себе. В результате нашей способности сознавать себя мы являемся единственным видом, отдельные представители которого могут создавать по-настоящему прочные узы с собой. Следовательно, мы — первые творения природы, способные к нарциссизму, первые животные, умеющие любить самих себя. В каком-то смысле можно утверждать, что мы обладаем способностью развивать аналог материнских чувств к себе. С тем же рвением и силой, с которыми мать любит своего малыша, заботится о нем и защищает его, человек может любить и защищать себя, а также заботиться о себе. Я убежден, что это одно из главных преимуществ самосознания.

По этой причине дооперациональная стадия играет столь важную роль в нашем эмоциональном развитии [23] . Условия, в которых растет ребенок в этот период (его часто называют годами становления), определят способ, которым он научится воспринимать самого себя. Если ребенок окружен заботой и любовью, у него сложится позитивный образ самого себя, он научится относиться к себе бережно и с любовью. Чем больше человек любит себя и дорожит собой, тем эффективнее он заботится о себе. Если же ребенок рос в нездоровой обстановке, скорее всего у него сложатся негативные представления о себе, которые в итоге породят массу саморазрушительных наклонностей. Такие нездоровые наклонности мы называем неврозами. Следовательно, неврозы — поведенческие последствия нездорового развития образа самого себя или функции эго.

Еще одно преимущество самосознания заключается в том, что оно дает нам возможность изменяться. Поскольку мы можем воспринимать самих себя, то можем заметить и свои недостатки. В итоге мы обретаем способность превращать слабые стороны в сильные. К примеру, несмотря на то что у людей нет врожденного умения летать, мы, считая его отсутствие недостатком, сконструировали для себя летающие машины. Мы передвигаемся далеко не так быстро, как другие обитатели Земли, но, признавая этот недостаток, можем создавать для себя гоночные машины. Если вновь начнется ледниковый период, нам не понадобится ждать миллионы лет, пока природа путем естественного отбора обеспечит нас густой шерстью: мы сами сошьем себе одежду всего за несколько часов. Что касается образа самого себя и осознания тела, если человек почувствует, к примеру, что опасно набрал лишний вес, то может сесть на диету. Таким образом, наш и только наш один вид обладает способностью изменять себя, компенсировать любые физические изъяны, а значит, превращать их в потенциальные сильные стороны, в итоге мы становимся самыми адаптивными и живучими из всех существ, населяющих Землю.

Так как же действует функция эго? Она действует как центр управления организмом (нейробиологи называют его нашим исполнительным процессором). Если бы организм был кораблем, эго стало бы его капитаном. Если бы организм был храмом, эго — его первосвященником. Если сердце отвечает за перекачивание крови, то эго — за эксплуатацию организма в целом. При этом эго выполняет роль личного менеджера нашего организма, несет ответственность за принятие всех решений. Что искать в первую очередь — пищу или укрытие? Повернуть на следующем углу направо или налево? Все эти решения принимают не наши почки, не печень и даже не языковые центры мозга, а те области, которые создают наше ощущение своего «я», а также обладают способностью принимать решения, то есть наш исполнительный процессор.

Как уже было сказано, функция эго отвечает за деятельность организма в целом. К примеру, когда мы чувствуем голод, именно механизм эго сообщает нам, что мы должны обеспечить себя пищей. Следовательно, отвечая за наше существование, эго должно принимать на себя основное бремя всех наших физических потребностей и обязательств. Когда требуется утолить голод, ответственность за это несет не сердце, не желудок и не почки, а эго, побуждающее нас раздобыть для организма следующий обед.

Когда человек ощущает боль, страдает эго. К примеру, если кто-нибудь уколет мне руку булавкой, боль будет терпеть не рука как таковая, а «я», мое эго (мозг), фиксирующий этот опыт. Удалите механизм эго или подавите его — и вы превратите человека в живую подушечку для булавок, которая ничего не чувствует (как пациент, впавший в кому: несмотря на идеальную работу болевых рецепторов он не чувствует никакой боли, так как его мозг мертв). Боль испытывает не моя рука, а я. Вкус яблока ощущает не мой язык, а я сам, мое эго.

Значит, эго — не только вместилище самовосприятия, но и орган, отвечающий за принятие всех решений, следовательно, практически за все, что мы делаем. Если мне требуется раздобыть пищу или найти укрытие, эту задачу беру на себя я, то есть мое эго, — как и другие личные обязанности, любой выбор, который мне приходится делать. Следовательно, механизм моего эго обязан нести бремя всех моих тревог, в том числе самой изнурительной из всех, возникающей в результате уникального для нашего вида осознания смерти.

Любой орган при чрезмерном физическом напряжении предрасположен к механическим поломкам. Если я подниму слишком большой груз, то могу потянуть связку. Если перенапрягу сердце, могу заработать сердечный приступ. Для каждой части тела, какая у нас есть, существует пороговое напряжение, после превышения которого эта часть тела выходит из строя. Следовательно, если основа эго-сознания — некий специфический нейрофизиологический механизм, то, как любая другая часть нашего организма, при перегрузке он может сломаться и наверняка сломается. Значит, если бы механизм нашего эго не обладал никакими средствами, чтобы снимать избыточное напряжение, прилагающееся к нашему осознанию смерти, риск физиологического срыва был бы неизбежен. А вместе с эго было бы потеряно все. На что годится корабль, лишившийся капитана?

Так что же происходит, когда на наше эго обрушивается колоссальное напряжение, результат присущей только нашему виду способности осознавать смерть? Представим себе, каково это — всю жизнь провести в тех же условиях, в каких оказывается кролик в логове пумы: его организм переполнен адреналином, сердце трепещет, мышцы напряжены, мозг терзает мучительная тревога. Представим, каково испытывать такое напряжение и тревогу целыми днями, изо дня в день, на протяжении всей жизни. Разве можно выжить в состоянии такого стресса? Да еще выполнять обычные, повседневные дела? Это просто немыслимо (если не верите, спросите у того, кто страдает острым тревожным расстройством). Столкнувшись с угрозой неминуемой смерти, мы приходим в состояние непреходящего экзистенциального паралича, тем более что мы не в силах ни бороться с объектом нашего страха, ни спастись от него бегством.