Та лишь равнодушно пожала плечами (мол, ничего личного), и едва успела перехватить еще одну стрелу. Третьего же выстрела не было: поняв, насколько глупо в этой ситуации терять время, Даррен рванулся вперед и настиг-таки незадачливого лучника. В мгновение ока тот был зарублен, других подобных стрелков поблизости не нашлось… однако и трофеев (кроме, разумеется, лука со стрелами) тоже.

Так, мало-помалу Даррен и Ирайа пересекли Восточный Мирх почти полностью. До реки Безымянной, что разделяла восток и запад страны, оставалось менее одного дня пути. И именно тогда наемнику взбрело в его голову остановиться не в таверне и не под открытым небом, а именно в деревушке, что так некстати подвернулась в пути.

Даррен не знал, что как раз в эту самую деревушку всего пару месяцев назад заглянули последователи Белого Ордена — не то засланные самими рыцарями, не то добровольно взявшиеся продолжать их недоброе дело. Примерно неделю проповедники в запыленных белых одеждах жили за счет простодушных селян… не забывая их потчевать жизненно важными истинами.

Так жители деревни узнали, что в их немудрящих крестьянских невзгодах (вроде холеры, недорода и оброка) виновата прежде всего нелюдь: гномы, эльфы и орки. Это они отравляют колодцы; это они творят вредоносную волшбу, вызывая засуху, град или падёж скота. А еще они совращают человеческих женщин, околдовывают и уводят из семьи людей-мужчин, и, конечно же, поедают людских детей на своих жутких празднествах.

И золото, тот гнусный металл, за который крестьяне отдают часть урожая, дабы заплатить оброк или купить нужные вещи у пронырливых торговцев — разве оно не есть находка нелюдей-гномов, гнусных северных карликов? Хорошие же люди, добрые и честные, по мнению проповедников обязаны помогать сородичам задаром, помогая тем самым всему роду людскому. Что, собственно, крестьяне и делали: привечая незваных гостей в белых одеяниях и деля с ними свои скудные припасы.

Отдельно белые проповедники остановились на обидных, по их мнению, прозвищах, которыми наградили людей другие таэранские народы. Не остался обойденным и тот факт, что с точки зрения любого эльфа, орка или гнома в отношении чужака допускается любая подлость и любое злодейство — особенно если оное выгодно эльфийскому (или, соответственно, орочьему, гномьему) племени.

Когда же один из крестьян брякнул спроста, что среди людей-де тоже встречаются подлецы и злодеи, один из проповедников не выдержал, сорвался на крик. И разродился шумной тирадой, основной смысл которой сводился к следующему. Во-первых, человек для нелюди — это тот же скот, с которым хорошо обращаются, лишь пока он полезен и которого режут без зазрения совести, когда польза отпадает. Во-вторых, подобное простодушие вкупе с недоверием к соплеменникам суть не просто глупость, но даже предательство и преступление.

Поддержкой проповеднику стал хор односельчан, что буквально обрушился на голову тому простаку, что взялся «спорить с умным человеком». Простак стыдливо умолк, напоследок промычав что-то вроде раскаяния; других же любителей поспорить не нашлось. Как не нашлось места и сомнению в душах крестьян, даже когда проповедники уехали.

И вот в такую-то деревню угодили Даррен с Ирайей в предпоследний день пути через Восточный Мирх. Да, поначалу от местных жителей не исходило ни малейшей угрозы. Более того, отринув недоверие к соплеменникам, они были только рады встретить прохожего с его спутницей. Обоих пригласил к себе в дом лично староста деревни.

Все изменилось уже потом: в горнице, за ужином. Там-то староста и его домочадцы почуяли неладное — когда Ирайа села за стол, как была, в дорожном плаще. Когда же из-под капюшона и рукавов проглянула лиловая кожа девушки, от прежнего радушного настроя хозяина не осталось и следа. Причем, присутствие Даррена в этой ситуации ничего не значило; напротив, человек, приведший в дом к своим соплеменникам мерзкую нелюдь, из дорогого гостя превращался в предателя.

Взяв за рукав мальчонку, староста шепотом велел ему «бежать» и «созвать народ». Но, увы, слух у Ирайи был отменный, сообразительностью обделена она не была, да и на быстроту реакции не жаловалась. Первый же брошенный ею нож пригвоздил руку мальчонки к стене — у самого порога. Второй нож отправил в Изначальную Бездну старосту, а третий… третий предназначался, наверное, жене хозяина, если бы та не выскочила в прямо в окошко.

Остальные домочадцы, в количестве пять человек, с визгом бросились врассыпную: удирая кто в избу, кто под лавку, а самые сообразительные — из дома.

Очень скоро дом старосты был окружен целой толпой крестьян с топорами, вилами и просто палками. Были и дети с камнями; один из таких камней едва не угодил в голову Ирайе, едва выглянувшей в окно. Эльфийка отпрянула и зашипела как испуганная кошка.

Штурмовать дом крестьяне не решались. Первый же смельчак, что закричал и ринулся с топором к двери, дабы собственным примером вдохновить односельчан, не добежал пары шагов. Метательный нож попал ему прямо в живот; согнувшись, крестьянин повалился на землю, а его односельчане даже немного отпрянули, не желая разделить такую участь.

Однако и просто стоять жители деревни не стали. Мало-помалу топоры и вилы в их руках сменялись горящими факелами; дети, которым надоело кидать камни в окно, стали подносить к дому охапки сена. Даррен смотрел на эти приготовления и мрачнел; намерения крестьян были для него яснее летнего дня. Оставаться в доме и сидеть сложа руки было опасно, но не меньше было опасности и в попытке прорваться, покинуть деревню.

— Сожгут, — словно угадала его мысли Ирайа. Наемник кивнул.

— Не знаешь, что делать? Я — нет…