Мышцы спины судорожно сократились, ожидая пули. Выстрел ударил резко и оглушительно. Рот Грэхема открылся испустить крик, но звук замер в горле. Ошеломленный разведчик понял, что не ранен, а потом услыхал булькающий клекот и глухой стук.

На полу, перед самым носом Грэхема, возникло заляпанное кровью лицо. Глаза хранили безумный блеск, даже утратив навеки огонек жизни. С акробатическим проворством Грэхем вскочил на ноги и тупо уставился на поверженного.

Тихий стон привлек его внимание. Перепрыгнув через тело мужчины в черном, Грэхем рванулся к лестнице, вившейся вокруг шахты пневматического лифта, и склонился над другим телом, неловко скрюченным у ее подножия.

Лежавший шевельнулся, не выпуская теплого еще, чуть дымящегося пистолета; пола пиджака сдвинулась, открывая спереди четыре сочащихся кровью отверстия. С трудом приподняв руку, человек показал Грэхему иридиевый перстень.

— Помираю, приятель. — Он говорил запинаясь, булькающее дыхание рвалось между трудно размыкавшихся губ. — Мне конец… Никуда… не денешься. — Ноги его судорожно дернулись, рука разжалась, пистолет со стуком вывалился на пол. — А все-таки я достал… эту свинью. И тебя… выручил.

Грэхем переводил взгляд с умиравшего разведчика на траурную фигуру убийцы. За стенами, грозно рыча, опять разверзался ад: здание содрогалось, штукатурка сыпалась, но Грэхем не обращал внимания на эти звуки. Что делал смертельно раненный сотрудник у самого входа в управление? Почему ни вчера вечером, ни сегодня утром никто не отвечал на телефонные вызовы?

— Мне конец, оставь меня! — Человек слабо пытался оттолкнуть руки Грэхема. — Загляни наверх — и скорее назад! — Он захлебывался кровавой пеной. — Безумцы!.. Безумцы бродят., по городу. Кажется… открыли психиатрические лечебницы… настежь открыли. Торопись, дружище.

— Проклятье! — Грэхем выпрямился, убедившись, что лежащий у ног разведчик ушел в мир иной. Подобрав оброненный пистолет, ринулся к ближайшему лифту. Снаружи с грохотом валились обломки, но Грэхем не обращал внимания. Что стряслось наверху?

Стискивая пистолет, заряженный сегментными пулями, устремляя сверкающий взгляд к вершине лифтовой шахты, он приплясывал от нетерпения, пока пневматический диск нестерпимо лениво подымался вверх.

Страшная дурнота кислой волной подкатила к горлу Грэхема, лишь только он заглянул в нью–йоркскую штаб–квартиру полковника Лимингтона. Там была бойня по всем правилам. Грэхем быстро пересчитал трупы — семь! Трое лежали у окна. Холодные лица отмечала печать невыразимого ужаса. Бесполезное оружие пребывало в наплечных кобурах. Пустить пистолеты в ход не удалось.

Четверо прочих валялись там и сям. Эти успели выхватить оружие и воспользоваться им. Полковник Лимингтон, изрешеченный пулями, принял смерть с неизменным, пронесенным через все дни земного бытия воинским достоинством.

“Троих у окна прикончили витоны, — рассуждал Грэхем, совладав с первоначальным острым ужасом и стараясь мыслить возможно спокойнее. — Остальных вынудили перестрелять друг друга”.

Мгновенно позабыв о совете возвращаться назад, Грэхем приблизился к столу покойного шефа. Следовало изучить расположение трупов, разобраться в случившемся, восстановить ход событий. Последнее, казалось, не составляло труда. Двое, лежавших у самой двери, вероятно, вошли последними, открыли огонь по Лимингтону и его напарнику, однако не проявили должной расторопности. Лимингтон с помощником успели ответить. А сегментные пули обладают несравненно большей убойной силой по сравнению со старыми, цельными.

Но вот ведь чертовщина — все трупы принадлежали сотрудникам Разведывательного Управления! Все еще сжимая в руке пистолет, Грэхем обошел комнату, пытаясь обнаружить разгадку. Лоб его избороздили глубокие морщины.

“Стало быть, витоны сперва прикончили троих у окна, а Лимингтона с напарником оставили невредимыми, — во всяком случае, живыми. — Грэхем нахмурился еще сильнее. — Двоих, получается, пощадили? Почему? Что-то здесь неладно… — Он присел на краешек стола, разглядывая трупы. — Затем объявились еще трое — быть может, Лимингтон вызвал их. Поднялись в офис, учуяли беду и прямо с порога принялись палить во что попало. Все пятеро уцелевших получили пули. Четверо погибли сразу. Пятый выполз в коридор и спустился вниз. — Он подбросил пистолет на ладони. — Однако, непонятно — из-за чего подняли стрельбу?”

Сжав зубы, он стянул с окоченевших пальцев иридиевые перстни, опустил их поглубже в карман. Чтобы ни приключилось, эти люди были его коллегами–разведчиками, доверенными сотрудниками самого доверенного из управлений, непосредственно подчиненных дядюшке Сэму.

В углу негромко звякнул гонг. Грэхем приблизился, включил приемник теленовостей и увидел на экране первый выпуск “Таймс”. Манифестация трудящихся требует немедленно вскрыть арсеналы ядерного оружия. Резко обострилось положение в Европе. Тридцать неприятельских стратопланов сбиты над Южным Канзасом во время самого жестокого за всю войну воздушного боя. С расстояния в четыре тысячи миль прицельным залпом взорван военный склад азиатов: на площади в сто квадратных миль не уцелело ничего. “Дело — за бактериологическим оружием”, — заявил сенатор Корнок. Американский Конгресс запретил культы, обожествляющие витонов.

Первая полоса уползла с экрана, уступая место городским новостям. Грэхем зеленел от ужаса, читая бежавшие снизу вверх строки. Людьми овладевает безумие! По всему Нью–Йорку и в большинстве крупных западных городов похищают прохожих, уносят неведомо куда, и потом возвращают — изуродовав душу, превратив каждого похищенного в чудовищную нелюдь.

Сатанинская мозговая хирургия! Грэхем покрепче стиснул пистолет. Очертания чудовищной истины внезапно проступили сквозь туман, скрывавший необъяснимое побоище в офисе. Мастерский удар! Обеспечит решающую победу — и при этом соберет в соты немало эмоционального меда лапками пчелок, не ведающих, что творят, — обезумевших новобранцев, мобилизованных прямо из рядов антивитоновской коалиции!