По иронии судьбы тот, кто невольно разбил мое сердце на газоне возле собора Св. Петра, заставил меня потерять 25 кг веса и показал мне настоящую меня: «штучку» с ножками.

Вечер пятницы. Мы направляемся в пивной бар, находящийся у черта на куличках, и танцуем по пять часов подряд. Мэтт каждый день разводит меня на пачку сигарет, и у меня не остается денег на обед – полезно.

За полгода я превратилась из бесформенного куля в девочку– подростка, которая может пойти и купить платье в нормальном магазине. Короткое с цветочками, чтобы носить его с кардиганом, ботинками и подводкой для глаз. Я уже могу сойти за «нормальную», если тщательно одеваюсь, но я все еще не рискую применить слово «худая» по отношению к себе.

Но гораздо более важно, что на крошечном танцполе – сигаретка в одной руке, сидр в другой – я чувствую эйфорию: я поняла, что у меня есть тело. Оказывается, оно было у меня все это время! Кто бы знал?

И теперь я могу вертеть им, как мне хочется, прыгать, не бояться быть смешной, играть им. До потери девственности еще далеко, но я уже понимаю, как это здорово– иметь такие руки, такие ноги и такой плоский живот.

Это начало процесса длиною в жизнь: моему телу предстоит еще много интересного – беременность и роды, безудержный секс и многокилометровые прогулки. И вот мне 35 лет, и я могу сказать, что мне нравится мое тело – так же, как моя голова. Мой мозг не нарядишь в прекрасное платье, это удовольствие – привилегия тела, и я рада, что мы с ним друзья. Мы делаем успехи – договариваемся насчет некоторых вещей, например, о «разумном» количестве чипсов, о том, должна ли я подниматься пешком по эскалатору (да).

Я не воображаю сейчас (как часто делала, когда мне было 15 лет), как здорово было бы стать жертвой серьезной автомобильной аварии, чтобы меня пришлось собирать по кирпичикам и в процессе сборки половина строительного материала потерялась бы.

Я без страха, трезво и с радостью смотрю на себя в зеркала примерочных.

Но почему я стала толстой? Почему я ела до тех пор, пока мне не становилось плохо, и относилась к собственному телу как к чему-то отдельному от меня, интересуясь им не более чем состоянием рынка жилья в Буэнос-Айресе? Ведь очевидно, что нецелесообразно разбухать до такой степени, чтобы однажды застрять в сиденье карусели на ярмарке и выбраться только с помощью бывшего директора школы господина Томпсона.

Сегодня полнота – это очень стыдно. Это настоящая трагедия. Все равно что переспать с нацистом и при этом быть избитой им.

Обратите внимание: женщины с удовольствием жалуются, что слишком много тратят («…и тогда мой управляющий банком взял мою кредитную карту и разрезал ее пополам!»), слишком много пьют («…а потом я сняла свои туфли и уселась прямо на асфальт…»), слишком много работают («…так устала, что уснула, упав лицом на клавиатуру!»), но никогда не признаются, что слишком много едят. При этом обжорство как способ снятия стресса – настоящий секрет Полишинеля: невозможно долго скрывать привычку поедать по шесть батончиков «Кит-Кат» в день.

Семь лет назад моя подруга рассталась с поп-звездой, у нее началась булимия, и она отправилась на лечение в крутую специализированную клинику.

Я посадила в коляску мою малышку и пошла навестить подругу. Мной двигали одновременно любовь и любопытство – что это за клиника такая. Мне казалось, что это нечто похожее на пятизвездочный отель, но с чудодейственными лекарствами, полный опустившихся знаменитостей, карабкающихся к нормальной жизни в великолепных интерьерах.

Оказалось, что знаменитая клиника выглядит и пахнет как дешевая провинциальная гостиница. Выцветшие ковры и запах столовки.

И, как моя подруга сказала мне, сидя на краю постели и куря одну сигарету за другой, пребывание в заведении, переполненном неуравновешенными наркоманами, оказалось совсем не веселым времяпрепровождением.

– Здесь свои порядки, – вздохнула она, кусая ногти. Она жгла ароматическую свечу, чтобы скрыть последствия только что извергнутого завтрака, но запах задержался дольше, чем она рассчитывала.

– Героиновые наркоманы смотрят свысока на коксовых, коксовые – на алкоголиков. И каждый думает, что люди с расстройствами пищевого поведения – жирные или тощие – хуже всех.

Вот вам негласная иерархия – ясно и четко. Все пристрастия, которые могут разрушить вашу жизнь, имеют какой-то пусть извращенный, но флер– все, кроме обжорства.

Возьмем, например, Дэвида Боуи. Он принимал столько кокаина, что хранил бутылки с мочой в холодильнике, потому что боялся, что злые духи «могут ее украсть». И все же факт хранения своей мочи рядом с ветчиной не мешал ему считаться крутым. Напротив, люди находят привлекательным то, что Боуи называет свой мозг «продырявленным, как швейцарский сыр» от злоупотребления коксом. Это же Дэвид Боуи!

Или вспомним о Ките Ричардсе, который нюхал, курил, кололся, пил и трахал все, что попадало в поле зрения. Все его любят! Даже если быть рядом с ним было полным кошмаром – параноик, трясущийся, непредсказуемый, большую часть времени в отключке, – мы все еще испытываем восхищение, когда слышим эти истории.

Но представьте, если бы вместо того, чтобы колоться героином, Кит начал бы переедать и стал жирным. Или если бы он увлекался спагетти или, скажем, выходил на сцену, с мясным сэндвичем длиною в фут и в паузах между песнями откусывал от него. Длинные, сумасшедшие, пьяные ночи после концертов, сексапильные куколки валяются по всему гостиничному номеру, а Кит в центре надувной кровати гигантского размера, покрытой шелковыми простынями, поедает картофельные чипсы и кремовые пирожные.