– Теперь можно, – кивнул я Кирюхе и начал разгребать снег. – Только роем небольшую дыру, не метро прокладываем.

Мы проделали аккуратное отверстие, по очереди вылезли сквозь него на каменистый склон. Кирюха плюхнулся на снег за расколотым валуном. Я укрылся под кедром среди пучков сухой травы. Остальным приказал пока оставаться в расселине, после чего поднял голову, чтобы осмотреться. Передо мной открылась небольшая долина, зажатая между хребтом и сопкой.

Штильман упоминал, что опустившийся в распадок корабль пришельцев огромен, однако я даже представить не мог – насколько. Это было не просто космическое судно, трансформировавшееся в базу.

Это был целый инопланетный город.

Раскрывшиеся элементы конструкции заполняли почти весь распадок. Они протянулись во все стороны толстыми металлическими щупальцами («лепестками», как назвал их Григорий Львович). Щупальца легли на дно и склоны, поломав деревья и продавив породу. Из центра комплекса в небо поднималась исполинская башня – вся в наростах, надстройках, цепочках крошечных окон и огней. Вид у нее был мрачный и неземной. Возле вершины плавали посадочные площадки с катерами. Сверху сооружение накрывала прозрачная полусфера силового поля. Именно она отбрасывала в небо за Тамаринской стрелкой фиолетово-голубое зарево, видимое ночью за десятки километров.

По дну распадка ползали десятки крохотных муравьев. Пришельцы деловито копошились возле мобильных установок, уходящих в землю – именно от них исходил лязг и грохот, которые мы слышали в расселине. Неподалеку от нас над склоном висела массивная охранная башня-шайба. Ее опоясывала тонкая щель смотрового окна, из темных бойниц торчали стволы орудий. О таких «шайбах» упоминал Штильман.

Какой-либо тревоги, вызванной пальбой на другой стороне хребта, в городе пришельцев не наблюдалось. Он был погружен в свою хаотичную идиотскую жизнь.

– Матушки, – услышал я шепот Степана Макарыча. Он разглядывал пришельцев сквозь дыру в снежной стене. – Как их много! Зачем они здесь?

– Кабы знать, – вздохнул я, думая о своей миссии.

– Какие они уроды, – сказал щурившийся Кирюха. – Надо ж такими уродиться!

– Мы для них тоже не красавцы. – Это Григорий Львович решил лекцию прочитать. Видать, полегчало. – Понятия красоты и уродства являются лишь внешним выражением лучшей или худшей приспособленности особей определенного вида к определенной среде обитания. В другой среде эти особи могут выглядеть неестественно и даже нелепо. Но это не значит, что они уроды или что-то в таком духе.

– Вы их защищаете? – удивился Кирюха.

– Просто объясняю, почему их нельзя называть так, как вы назвали.

– А по-моему, защищаете! – Кирюха с интересом повернулся к заму по науке. Возможно, окажись они ближе двух с половиной метров друг от друга, кое-кто схлопотал бы в лоб. Григорий Львович выбрал неудачный момент для отстаивания своей точки зрения. Для Кирюхи, чей поселок после нашествия красноглазых лишился третьей части населения, копошащаяся внизу масса состояла исключительно из уродов.

– Хватит базарить! – прекратил я их спор.

Я вытащил из рубашки набросок карты-схемы и расправил его в ладонях, чтобы сравнить с реальным ландшафтом. Если Бульвум не обманул (нужно отдать ему должное, на лжи я его не ловил), то вход в пещеру должен находиться вон за тем металлическим щупальцем, лежавшим на склоне Улус-Тайги. Добраться до цели можно либо обходным путем, по склону сопки, либо напрямик, через кишащую инопланетными тварями долину.

Поскольку контактировать с тварями мне хотелось менее всего, то первый вариант, несмотря на значительно большее расстояние, выглядел предпочтительнее. Под прикрытием скал и деревьев мы могли бы незаметно пересечь склон, обогнуть сооружения пришельцев и оказаться возле пещеры… Могли бы, если бы не одно «но». На многих участках склон был крутым, почти отвесным. Преодолеть такой способны лишь опытные альпинисты, обладающие соответствующим снаряжением. У нас не было ни опыта, ни снаряжения. Кроме того, широкая полоса местности на стыке хребта и сопки была лишена каких-либо укрытий. На ней наши дубленки и пуховики будут видны как на ладони, в том числе из охранной башни, так что пройти этим путем можно будет только в широкие небесные врата апостола Павла.

Вот и получается, что нет у нас другой альтернативы, кроме как ломиться напрямик сквозь занятый пришельцами распадок. Сложный путь, опасный, неприятный. Но единственный.

Я обернулся к отверстию. Позади выглядывающих из него лиц Степана Макарыча и Штильмана белели глаза моего инопланетного спутника – остальную фигуру скрывала тьма. Я показал ему, чтобы полз ко мне, но он даже не шелохнулся, осел упрямый, делал вид, будто не понял. Пришлось самому к нему ползти.

Я ткнул пальцем в изображение пещеры на схеме, потом указал на противоположный склон.

– Пещера там?

Бульвум слегка высунул голову из снежного отверстия. Посмотрел на схему, на склон.

– Скажи мне, – повторил я, – пещера находится там, за этой железной лапой, да?

Слабый кивок.

– А нет ли у тебя мыслей, как к ней пробраться?

В глазах Бульвума всколыхнулось непонимание.

– Ладно. Забудь.

Я стащил шапку с упревшей головы. В распадке было гораздо теплее, чем за хребтом. Комплекс пришельцев излучал много тепла: все эти машины, огни и силовые поля вырабатывали мегаватты энергии.