Наконец паруса «Жулина», сравнительно крупного португальского судна, поймали бриз, и он направился прямиком к «Мири». Мусульмане поспешили вернуться к себе, перерезали канаты и оттолкнули корабль. «Жулин» был больше подвергшегося нападению корабля Лопеша, но люди на нем поглядели на распаленного врага и решили оставить его в покое. «Мири» начала спасаться бегством.

Только тогда Васко да Гаме удалось прибыть на место схватки на «Лионарде». Главные боевые корабли шли за ним следом, и теперь они бросились в погоню за ускользающей добычей. Ветер крепчал, море вздымалось огромными валами, и эти валы забросили их сначала гораздо дальше «Мири», потом утащили назад. Проходя мимо, они дали несколько неприцельных залпов, потом их отнесло снова. Жуткая погоня продолжалась четыре дня и ночи, раненые мужчины и женщины «Мири» лежали, распластавшись на палубе, взывая к пророку спасти их от рук христиан.

Конец истории столь же омерзителен, как и все происходившее до того. Один молодой мусульманин спрыгнул с «Мири» и по бурному морю доплыл до ближайшего португальского корабля. Тяжело дыша, он пообещал капитану выдать секрет, как потопить арабское судно, если тот пощадит его жизнь. Мусульманин обещал привязать канат к рулевому веслу судна, и когда он так повредит «Мири», португальцам не придется гоняться за ним по всему морю.

Предатель сделал свое, и пушки выстрелили. «И так, – записал для потомков Томе Лопеш, – после тех сражений адмирал приказал сжечь корабль со всеми, кто был на нем, весьма жестоко и без малейшей жалости» [473] . Крики рвали воздух. Некоторые мусульмане бросались в море с ножами в руках и плыли к шлюпкам португальцев, но их убивали в воде, когда они пытались продырявить шлюпки или вскарабкаться на них. Все остальные [474] – почти триста мужчин и женщин – утонули.

Юный предатель настолько устыдился при виде ужасного зрелища, что сам взялся отомстить. На борту «Мири», сказал он, были огромные сокровища, которых христиане не нашли. Золото, серебро и драгоценные камни были спрятаны в бочонках масла и меда, и когда купцы поняли, что гибель близка, то все побросали в море.

Лишь в одном португальцы проявили толику милосердия и прагматизма. Перед тем как потопить «Мири», они забрали с него семнадцать детей [475] . Они считали, что, крестив их насильно, спасают их души. Еще они захватили штурмана корабля, горбуна с полезным опытом навигации в Индийском океане, и тут же нашли для него применение.

С мрачным удовлетворением да Гама продиктовал письмо заморину Каликута и приказал штурману его доставить. В письме объяснялось, что изо всех душ на борту «Мири» адмирал пощадил лишь нескольких детей и человека, который стал теперь его гонцом. Остальные, заявлял да Гама, были убиты в отмщение за португальцев, убитых в Каликуте, а дети были крещены в отместку за португальского мальчика, которого мавры забрали в Мекку, чтобы сделать из него мусульманина. Это, добавлял он, было «демонстрацией того, как португальцы возмещают урон, который они понесли, а остальное произойдет в самом городе Каликут, куда он очень скоро надеется прибыть» [476] .

Васко да Гама вернулся в Индию на службе короля, который мечтал приблизить эру вселенского христианства. Чувство меры у визионеров уменьшается пропорционально размаху навязчивой идеи, а у мирового господства и честной игры нет общей границы. Если адмирал имел какое-то представление о естественной справедливости, оно тоже было пожертвовано призыву к священной войне.

Флаги крестоносцев триумфально развевались на мачтах и вороньих гнездах европейского флота. На распущенных парусах алые кресты завоевателей были видны издалека. Кресты здесь были не ради украшения и не просто как знак благочестия и мольбы о защите. Не все записывались в плавание, зная о безумном замысле короля Мануэла сокрушить ислам и помазать себя вселенским императором, но мало кто, если вообще таковые нашлись, верил, что они отправляются в мирную торговую экспедицию.

Подавляющее большинство моряков Васко да Гамы в точности знали, на чьей они стороне. В глазах солдат и матросов адмирал был истинным вождем, заслужившим их безусловную преданность. В глазах капитанов он был прозорливым командиром, который советовался с ними регулярно и не спускал неповиновения. В глазах священников он был крестоносцем, делающим Божье дело. Гражданских всегда затягивало в водоворот войн, врага всегда карикатурно выставляли недочеловеком, и бесчеловечные ужасы войны зачастую становились тем страшнее, когда люди считали, что сражаются за веру. В эпоху, когда для завоевателей обычным делом было вырезать целые города, ни поборники, ни противники да Гамы не считали его нападение на «Мири» поступком бессовестным. Только нескольких склонных к созерцанию людей, вроде клерка Томе Лопеша, потрясла человеческая трагедия священной войны.

У представителей купцов были иные причины для беспокойства. Их наниматели финансировали большую часть флота, однако Маттео да Бергамо отмечал, что адмирал как будто твердо решил поставить крестовый поход выше торговли. Дом Васко ясно дал понять, что лишь немногим торговым агентам позволит сойти с корабля, и в безошибочных выражениях предложил, чтобы они покупали свои пряности в тех местах, о которых условится он, и по тем ценам, которые он установит. Выбора у них не было: как выразился да Бергамо, «мы знали его пожелания и не хотели выказывать ему сопротивления. А потому мы согласились с радостью и единым голосом» [477] . Но они не могли не спрашивать себя: если эпизоды, подобные жестокому нападению на «Мири», повторятся, увезут ли они вообще что-нибудь домой?

Крестоносное рвение, возможно, вредило торговле, но у да Гамы были более дальние виды. Реалистичный капитан превратился в железного адмирала. Ему не было дела до того, что его больше боятся, чем любят, и он не собирался спускать сопротивления замыслам Португалии. Впрочем, реальность быстро напомнила ему, что природа не считается с замыслами адмиралов и королей.

Через несколько дней на горизонте показались еще четыре больших дхоу, и «Сан-Паулу» отправился за ними в погоню. Арабские корабли бежали к суше, и три из них скрылись в устье реки. Четвертый в спешке налетел на отмель, и, подойдя ближе, португальские матросы закинули на арабское судно крючья и бросили якорь, чтобы и их тоже не снесло на отмель. Абордажная команда перебралась на судно, и многие мусульмане попрыгали за борт. Не успели христиане очутиться на борту, как захваченный корабль страшно заскрипел и повалился на бок. С ним начал крениться и «Сан-Паулу», и экипажу пришлось расцепить суда. Подраненный корабль рывком сошел с отмели, а застрявшие на нем люди цеплялись за что могли и ждали спасения. Европейцы спустили шлюпки, но при бурных волнах от весел не было толку. Волны начали разламывать легкой конструкции дхоу, и оно быстро заполнилось водой и утонуло вместе с абордажной командой, которую было уже не спасти. Его груз, включая большой запас щитов и мечей, выбросило на берег, куда выбежала толпа местных жителей подбирать обломки.