Шрифт:
— Мистер Сабашников! — окликнул Дэн.
— Мне надо идти, Кират. Скажи мне, где ты живешь?
— Вон там, в переулке, за углом храма Кришны. Нас там все знают.
— Будь здоров, Кират. Может, еще увидимся. Намастэ. — Игорь повернулся, чтобы уйти.
— Игор-даджу [6] ! — окликнул его Кират.
Игорь обернулся. Кират сделал к нему шаг и понизил голос:
— Я хочу вам сказать, Игор-даджу… за вами следят. Какие-то плохие люди.
6
Даджу — уважительное обращение к старшему, дядя (непали).
— Что? — Игорь от неожиданности стал оглядываться по сторонам. — Что ты сказал?
Мальчишки рядом уже не было.
Растерянный, все еще оглядываясь, Игорь догнал Дэна.
— Поздравляю вас. — Дэн тронул статуэтку в руках Игоря. — Настоящая лалитпурская бронза, восемнадцатый век. На аукционе в Нью-Йорке этот Шива мог бы потянуть долларов на семьсот-восемьсот, это двадцать пять тысяч рупий…
— Честно говоря, я не собираюсь на нью-йоркский аукцион…
— Не собираетесь?
— Нет.
— И даже в перспективе?
— Вряд ли.
— Знаете, я тоже, — развел руками Дэн. — Не с чем.
Оба засмеялись.
— Правда, у нас с вами есть запечатанная дверь… — начал Дэн. — Вот если бы за ней нашлось что-то…
— Кстати, о двери, Дэн. Мальчишка мне сказал, что за нами кто-то следит. Может это быть?
— Следит? Кто? — Дэн удивленно оглянулся. — Ну что вы! Кому мы тут нужны! Это мирная страна, Игорь. Мирная и очень бедная. Здесь нет гангстеров, нет никакой мафии. Всего-навсего спекуляция, да и то мельчайшая. Выжить — вот что волнует этих людей… Они, конечно, могут побить нас камнями за осквернение какой-нибудь ступы, но следить за нами в городе…
Они двигались вдоль длинного ряда лавок, лотков, киосков. Дэн оглядывал товары, сверяясь со списком.
— Знаете что? — предложил он. — Давайте разделимся, ведь время идет. Вон в тех лавках поищите упаковочную бумагу попрочнее и пенопласт, а я займусь химикалиями. Идет?
— О’кей.
И снова, как только он остался один, он забыл обо всем. Забыл и о Кирате, и о запечатанной двери, и о разговоре с Дэном, и даже о лалитпурской бронзе, которую нес в руках. Вокруг был тот самый город, куда она уехала почти два года назад. И сколько бы он ни убеждал себя, что все это просто совпадение, что он здесь в командировке, по делу, по черт знает какому серьезному делу, что и у нее наверняка свои серьезнейшие семейные и еще какие-нибудь дела, что ей давным-давно на него начхать, что, в конце концов, ее, может, и нет здесь, уехала куда-нибудь со своим принцем, — сколько бы ни убеждал, все равно не мог не думать о ней.
5
А совпадение и вправду случилось прикольное, как выразился друг Марат. В прошлом году, когда Игоря с большим трудом восстановили в аспирантуре и он из палатки экспедиционных рабочих Кок-Янгака вернулся в свою, ту же самую, маленькую, но отдельную палатку, ему вдруг срочно поручили выступить на международной научно-исторической конференции в Самарканде с пятнадцатиминутным сообщением. Кто-то там заболел или не прибыл, и Игорь, владевший английским, обязан был выручать. Нужно было за ночь сочинить сообщение и утром уже излагать его в конференц-зале лучшей самаркандской гостиницы «Регистан», чтобы заткнуть дыру в заранее расписанном и высочайше утвержденном графике конференции.
Игорь промучился ночь в палатке, исчеркивая один бумажный лист за другим, потом исчеркивал их в автобусе, потом в зале и даже на трибуне продолжал что-то черкать на своих уже не имевших живого места листках. Он совершенно ясно осознавал, что ни к какому серьезному сообщению не готов, и от отчаяния решил ограничиться только тем, что видел и понял сам, без ссылок, анализа и всяких обобщений, на которые все равно не было времени. Он просто рассказал о своих наблюдениях над устройством и планировкой горных крепостей и культовых сооружений — тянь-шанских, памирских, кавказских, на раскопках которых работал или стажировался.
К его облегчению, в зале было пустовато, слушали его довольно рассеянно, вопросами не перебивали. Президиум тоже мирно помалкивал. В нем сидели местные руководители в самаркандских тюбетейках и несколько историков, которых Игорь знал. Только над дальним краем стола виднелась чья-то незнакомая, низко опущенная коричневая лысина. «Гость, — определил Игорь. — Вчера наугощался и теперь кимарит». Ему было хорошо известно, как тут принимают иностранных гостей, и он не сомневался, что коричневая лысина до завтрашнего утра никаких докладов воспринять не в состоянии.
Понемногу он увлекся, оторвался от своих листочков, стал спорить сам с собой, сам себе возражать и опровергать свои возражения, что часто делал в работе над диссертацией и что сейчас вызвало в зале улыбки, и в результате просрочил свое время минут на десять, совершенно не слыша покашливаний председателя, потом постукиваний в микрофон и, наконец, уже попросту громких окликов. Не слышал, пока не тронули за плечо.
Зал посмеялся, Игорь сошел с трибуны и отер пот со лба.
— Ну, Сабашников, вы и наглец, — негодующе покачивая головой, выговорил ему присутствовавший в зале институтский проректор по науке. — Это ж надо! Двадцать пять минут на трибуне, и ни одной цитаты из основоположников русского и узбекского научного востоковедения, ни одной ссылки на высказывания руководителей республики! Нет, рано мы вас в аспирантуре восстановили, рано!