Шрифт:
– Прекрасно. Одним ударом обезглавили нас и прорвали фронт! – стукнув кулаком по спинке переднего сиденья, зло сказал я.
– Фронт не прорвали, я не говорил этого. Да, взломали оборону первой и второй линии и застряли в пятнадцати километрах от переднего края, нарвавшись на недавно сделанный укрепрайон.
– А Власов то там как оказался?! Что-то странно, им, по-моему, вообще запрещено появляться у переднего края.
– Это где это ты такое слышал?!
– Да… где-то. Так что он там делал?
– Проводил смотр новой части. Там пополнение стояло, мотострелковая дивизия со всеми средствами усиления. Она должна была среди прочих частей идти в прорыв, вот генерал и настраивал их на предстоящий бой. Дивизия стояла между первой и второй линией, сейчас там до сих пор идет бой, держатся парни.
– Авиаразведка что показала?
– Сплошные дымы, разрывы и трассеры во все стороны. В районе артиллерийского полка стрельба из пушек, видимо не везде немцы смогли овладеть инициативой.
– А связь?
– Проводная оборванна, радио еще работает. Но в основном полковые и батальонные. Сведенья не полные и отрывочные. Похоже, по штабам от дивизии и выше нанесли сплошные авиа и артиллерийские удары. Позывной командующего не отвечает.
– А кто командование принял?
– Генерал Толбухин. Он как раз в это время был на крейсере, общался с новым командующим эскадры, прошлого то сняли за безынициативность и преступное бездействие. Сейчас там некто контр-адмирал Литвинов командует. Его из каперангов перевели на эту должность. Раньше эсминцами командовал. Говорят хорошо. Инициативный.
– А кто его назначил?
– Комиссар Мехлис.
– Понятно. Значит Толбухин уцелел?
– Да, сейчас он на новом командном пункте руководит деблокированием наших частей. Фактически в окружении оказался полноценный корпус, а это без малого двадцать пять тысяч человек.
Меня стала несколько настораживать такая откровенность Никифорова. Раньше я не особо замечал, чтобы он так откровенничал со мной.
– Значит наши над местом прорыва? Обеспечивают господство в воздухе?
– Не только твои, почти все истребительные части фронта.
– А вот это зря. Важные стратегические места, нельзя оставлять без прикрытия, немцы не дураки могут воспользоваться моментом. Да и разведка у них работает неплохо.
– Не умничай, без тебя знаем. Ответил же, почти.
– Угу, – я задумался, чем могу помочь нашим. В самолет меня понятное дело не пустят, но подать идею могу, – есть одна идея. Все штурмовые и бомбардировщики части сейчас работают над местом прорыва? Пробивают дорогу нашим частям?
– Точно не скажу, но вроде да.
– Нужно отозвать половину. Оставшихся хватит. Свободными частями, естественно с прикрытием, нанести массированные налеты на обе железнодорожные станции, атаковать все, что движется по дорогам к месту прорыва, не пропуская даже одиночные грузовики. А так же по всем обнаруженным разведкой складам боеприпасов и питания. Нужно создать у них дефицит боеприпасов. Это хорошо поможет нашим.
– Возможно, – задумчиво ответил Никифоров, – один из командиров из оперативного штаба фронта уже предлагал подобное, но его развернули, приказав заниматься своим делом.
– Идея на поверхности лежит, додумать не трудно, – пожал я плечами.
Машина в это время повернула на узкую дорогу, ведущую к госпиталю.
– Это да. Но тут видишь, какая ситуация. Командование думает, что окруженцы вырвутся не сегодня-завтра, так что такие шаги делать преждевременно.
– Идиоты, – коротко ответил я.
– Ну да, мало им примеров сорок первого, все те же ошибки совершают.
– Генерал Толбухин тоже так же думает?
– Насколько я знаю нет, но не препятствует, размышляет о чем-то…
– Что?! Опять?! – я наконец понял о чем недоговаривает особист: – Там люди гибнут, а вы все о своем, предателей ищите!
– Сев, ты не прав. Мы держим связь со всеми более-менее крупными боеспособными частями, осуществляя общее руководство. Наготове полк транспортников готовых обеспечить окруженные части всем не обходимым. Так что тут все нормально, а возможность определить предателей это шанс, которого упускать нельзя.
– И что, есть предположение, что кто-то остался? – несколько иронично отозвался я.