Оскорбленное Его Величество, некоторое время поколебавшись, выныривает на поверхность. Лапы вверх, это настолько не его жанр… Но с удивлением замечаю из своего укрытия, что он покорен, как кастрированный баран.

— Хорошо! — бросает мерзавец.

И, наконец, встает. Он в двух шагах от двери. Это очень смуглый тип, кожа цвета ореховой скорлупы, взгляд до того напряженный и черный, что ты бы сравнил его с двумя выбросами расплавленного гудрона. У него, действительно, чемоданчик, который он держит левой рукой, правой же направляет автомат в нашу сторону.

Ладно, мне надо сосредоточиться, чтобы передать тебе дальнейшее, ибо оно происходит крайне быстро. Много важных вещей умещается в очень, очень малый отрезок времени. Попробуем разложить событие на составные части. Итак, я сейчас постараюсь сляпать для тебя французский анализ с введением, развитием и заключением.

Во-первых, Берю. Знаешь, что? Перед тем как показаться, он засунул свою пушку за голову, под воротник рубашки. Теперь он делает вид, что правая клешня слегка затекла, чтобы ненавязчиво опустить ее на нужную высоту, ухватиться за рукоятку и шмальнуть наскидку в каналью.

Однако это если не считать супертренированности последней. Легкое шевеление — и она, все же он, уже наготове. Берю едва ли завершает свой жест, как тот выпускает очередь в его направлении. Но вновь к экспозиции есть что добавить, поскольку и у меня рефлексы не стерлись, и я вношу в ситуацию лепту из моего личного ствола.

Ты хочешь знать результаты сего тройного тарараха? Подожди, я еще не закончил, итог подведем позже, на свежую голову. Представь себе, в тот момент, когда я нажимаю на курок, кто-то вбегает в склад: женщина. Ее неожиданное появление сбивает мой прицел и все, что мне удается, это разнести вдребезги большой старинный флакон, место которому скорее на витрине аптекаря.

Парень задет выстрелом Берю, видимо, в шею, поскольку он весь красный в ее районе. Но эта рана не мешает ему ухватить прибывшую за шкирку и прикрыться ею, как щитом. И тут я узнаю Мари-Анну Дюбуа, бой-бабу Прэнса. Какого черта она сюда приперлась, я спрошу у нее позже, коли получится выбраться из этого тупикового положения, ей и мне.

Смуглый мужик взвякивает, как детеныш хорька:

— Если еще раз попытаетесь меня убить, я пристрелю эту шлюху, ясно?

Да, при таких условиях не больно-то ему поприпятствуешь. Так что он выходит, пятясь назад и держа все время девицу перед собой. Напоследок бросает:

— Не вздумайте меня преследовать, иначе будет бойня!

И исчезает.

Америкосы поспешают за ним. Я же кидаюсь к Толстому. Он так и лежит, опрокинувшись навзничь, во всю свою длину, и дышит с трудом.

— Берюююю! — орю я, срывая голос.

Он успокаивает меня рукой.

— Прямо в сердце, вот это стрелок! Ястребиный глаз! Аж с ног снесло! Хорошо еще Берта подарила мне эту изысканную штучку на годину!

Он вытягивает из внутреннего кармана плоскую серебряную фляжку, предназначенную для хранения чего-нибудь поднимающего дух, но которая никогда больше не сможет исполнять свою миссию, поскольку пробита четырьмя пулями, легшими поразительно кучно.

Уф, ладно, что теперь?

Теперь становится жарко во дворе.

Глава XXIX

БОЛЬШАЯ ФИЕСТА

Ахилл Пармантье спрашивает себя, действительно ли он пропал? Приятное онемение расползается внизу, освобождая от боли. У него такое ощущение, что тело погружено в ванну с кислотой и постепенно в ней растворяется. Что представляют собой его раны, ему не интересно. Он отдался навязчивой идее. Он начинает ползти, опираясь на локти; но ему очень трудно волочить свое южное полушарие. Он так слаб, одновременно заледеневший и пылающий. Заледеневший снизу, пылающий сверху. Голова в огне, в ней все кипит, кровь похожа на лаву вулкана, готового вот-вот извергнуться. Но Пармантье хочет добиться своего. Ему это надо. Последнее удовлетворение, которое он может себе предложить.

Он смутно отметил звуки выстрелов, доносившихся из глубины своего склада. Кто воевал и с кем? Ему плевать. Возможно, в дело влезли флики; или соперничающие банды, или же… Да и черт! Не важно. У него есть отменная шутка, чтобы сыграть напоследок. Прощальный поцелуй, адресованный толпе! Он томился и маялся всю жизнь, Ахилл Пармантье. Врожденная неудовлетворенность. Он получил блестящее образование, не приведшее ни к чему хорошему. Из-за одной женщины, которую он обожал и которая, шлюха… Известная история! Всем, в той или иной степени. Любовные страдания длятся недолго, подумаешь! А после страдания остается… остаток!

Ладно, ему надо обогнуть кресло, чтобы достичь другого края стола. Каждый сантиметр дается с огромным трудом. Он больше не может, однако нужно туда добраться.

Потом, о’кей, он попрощается. Мсье Сама Честность. Толстячок. Он был с преступлением на ты, как начинают заниматься искусствами, не будучи особо одаренным, надеясь, что функция создаст орган. Давай, Хилу, смелее!

* * *

Стевена видит, как наружу выскакивают трое ковбоев с оружием в руках. Они похожи на галактических героев из комиксов: все такие геометрические и в тенях. Запредельно решительные. Они его не упустят. Не стреляют они из-за девушки, хотя скорее нет: из-за чемоданчика. Боятся, что это может разбиться внутри.