— Для кого мне приготовить ланч, мисс Мариота? — осведомилась миссис Бриндл.

— Я не знаю, когда вернется Джереми, но надеюсь, что он не опоздает, — ответила Мариота. — Значит, нас будет трое.

— Мистер Хикс сказал мне, что его светлость уедет сегодня утром, — заметила служанка, которой не терпелось поговорить с хозяйкой.

— Да, я так полагаю, — неуверенно откликнулась Мариота. Из кухни она направилась в гостиную и, по обыкновению, занялась уборкой.

Сирень в одной из ваз начала увядать, и, увидев на отполированной поверхности стола несколько упавших цветков, Мариота едва не приняла их за слезы.

«Господи, да какие глупые мысли лезут мне в голову, — одернула она себя. — Когда граф придет прощаться, я должна быть спокойна и сдержанна. Он и так расстроен, и я не вправе растравлять ему душу».

Она не знала, что происходит наверху, и появление графа застигло ее врасплох. От волнения у Мариоты пересохло в горле.

Он закрыл дверь и двинулся ей навстречу.

— Я знал, что вы здесь, — начал он.

— Я… ждала вас.

— И думали обо мне?

— Как я могу думать о ком-либо другом?

Граф приблизился к Мариоте. Она заметила, что у него под глазами обозначились темные круги. Очевидно, он тоже не спал всю ночь.

— Вчера в парке я признался вам в любви. Там, на природе, сделать это было легче. Дома я не удержался бы и поцеловал вас.

Его голос стал низким и глухим от боли.

— Я боялся к вам прикоснуться, но теперь понял, что не уеду, не поцеловав вас, Мариота. Я должен хоть на миг убедиться, что вы — моя.

— Я всегда… буду вашей.

— Прошлой ночью я испытал адские муки, зная, что вы совсем рядом. Мне ничего не стоило зайти к вам в спальню и сказать, как я вас люблю.

— Почему же вы того не сделали?

— Потому что, моя несравненная, я не просто люблю вас как женщину, ниспосланную мне Богом, но и преклоняюсь перед вашей чистотой и невинностью. Погубить ваше доброе имя — это преступление.

Граф не отрывал от нее жадного взгляда, и у Мариоты перехватило дыхание.

— Прощайте, моя дорогая. Я буду любить вас всю жизнь, — с обреченным видом произнес он.

Затем граф медленно и осторожно обнял Мариоту, едва коснувшись губами ее губ, словно целуя цветок.

Для Мариоты это прикосновение было подобно нежнейшей музыке, звучавшей в ее грезах.

Их губы слились в поцелуе, и ей показалось, будто он вознес ее к небесам, и солнечный свет окружал их, подобно нимбу.

Все, о чем она мечтала, к чему стремилась, наконец нашло свое воплощение. Отныне любовь к графу заполнила и сердце ее, и разум.

Граф со все разгоравшейся страстью целовал ее податливые губы, а Мариота все крепче прижималась к его груди.

Сколько раз она молилась, чтобы Господь послал ей такую любовь. Она пылала от страсти, чувствуя, что летит прямо к звездам. Граф ощутил этот жар и впился губами в ее уста, как будто вступил в бой, надеясь навсегда остаться с Мариотой и в то же время понимая, что роковая битва проиграна.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, о, как мне передать всю силу моей любви! — чуть слышно шептала Мариота.

Он покрывал поцелуями ее глаза, щеки, хрупкую шею, а затем вновь поцеловал в губы.

Мариоту не испугал его отчаянный натиск, напоминающий бурю. Солнце, горевшее в ее груди, превратилось в пламя, и она была готова сгореть в его огне.

Да, это была земная, чувственная любовь. Но, даже охваченный ее порывом, граф знал, что душа девушки свята и не потерпит насилия.

Он ощутил, что больше не выдержит напряжения, и выпустил ее из объятий. Мариота остановилась у камина.

— Прости меня, — проговорил он. — Я не думал, что это случится.

— Мне нечего тебе прощать, — ответила Мариота. — Я люблю тебя так же сильно, как ты меня. Но, мой дорогой, я не хочу, чтобы ты страдал.

Мариота посмотрела на графа. Его лицо исказилось от боли, черты заострились, и он как будто сразу постарел на несколько лет.

— Я должен тебя покинуть, — сказал он. — Если я задержусь хоть на минуту, мы не вынесем этой пытки. Сейчас мне трудно произнести даже простое слово «прощай».

— Возможно, нам и не надо его произносить, — заколебалась Мариота. — Возможно, нам следует верить, что в один прекрасный день мы снова увидимся и будем вместе.

Она понимала, что тешит себя иллюзией — ведь леди Элизабет была очень молода, на год моложе ее, и после свадьбы разлучить графа с женой могла только смерть.

Немного помолчав, он попросил:

— Позволь мне взглянуть на тебя еще раз и запомнить, как ты выглядела при расставании. Этот миг — мой, и никто не в силах его отнять.