Нос у него был курносый, черты лица не оформились, как у всех маленьких детей, и потому трудно было сказать, похож ли он на своего отца, но в глазах и линии подбородка определенно было что-то общее с Гаретом.

Боу судорожно вздохнула. В горле стоял ком, и сердце ныло. Было так, словно она впервые увидела мир таким, каков он есть, без розовых очков, и вся горечь разочарования обрушилась на нее.

Она знала, кто такой Гарет, когда выходила за него. Распутник. Соблазнитель чужих жен. Он не брезговал связями с оперными певичками и куртизанками. Боу заверяла отца в том, что она все знает и понимает, что готова закрыть глаза на недостатки Гарета. Она клялась отцу, что ей нет дела до его беспутного прошлого.

И вот она осознала, что ей не все равно. Момент для такого рода открытия не самый удачный. Мысль о том, чтобы стать женой распутника, не представлялась ей такой уж пугающей. Первый звонок прозвучал тогда, когда, увидев его с леди Кук, она задумалась, не испытывает ли ее супруг сожалений из-за необходимости расстаться с бывшей пассией. Боу сделалось очень больно, но вскоре боль прошла. Тогда она не могла представить, что беспутное прошлое мужа будет напоминать о себе постоянно, изо дня в день. Сможет ли она с этим жить? Готова ли она к такому испытанию?

Малыш тихо сидел рядом с ней, сжимая в объятиях игрушечную обезьяну, словно не знал, что ему делать дальше. Хорошо, что перестал плакать. Боу тоже была растеряна. Иногда ей приходилось оставаться один на один с маленькими племянниками на час или два, но это, конечно, совсем другое дело.

– Миледи? – Миссис Пиблс стояла в дверном проеме и морщила нос, словно унюхала что-то гадкое. Из-за плеча ее выглядывал лакей, держа в руках небольшой, видавший виды сундук.

Боу расправила плечи. Раздражение требовало выхода, и подходящий объект нашелся. Если кто в этом доме и имеет право чувствовать себя оскорбленной, то это она сама, а никак не миссис Пиблс. Давно пора указать этой женщине на ее место. Не хочет вести себя так, как положено, – пусть увольняется. Боу жестом пригласила обоих войти. Лакей опустил сундук, одернул ливрею и поспешил покинуть детскую как можно скорее, словно знал, что его ждет, если задержится.

– Миссис Пиблс, – сказала Боу тоном, которым осаживала чересчур дерзких ухажеров, – необходимо привести детскую в порядок. Вы не могли бы распорядиться, чтобы ребенку принесли поесть? Да, и пришлите сюда какую-нибудь горничную, чтобы присмотрела за малышом.

– Я пришлю Пег убрать в детской, – ледяным тоном ответила миссис Пиблс и вышла, громко звеня ключами.

– Ну вот, – сказала Боу, обращаясь к мальчику, – похоже, что ты и будешь той самой соломинкой, что сломала верблюду спину.

Мальчик в недоумении заморгал, и Боу заметила, какие угольно-черные, совсем как у отца, ресницы окаймляют синие, как у отца, глаза.

– Не веблюд. Бяна.

Гарет сидел, устремив невидящий взгляд на тарелку с остывающей едой. Вздохнув, он налил вино в бокал. Подливка на мясе застыла, приобретя противный серый оттенок. Он наивно надеялся, что жена присоединится к нему за ужином, и потому не притрагивался к еде, дожидаясь ее.

И что же он ей скажет?

Гарет брезгливо отодвинул тарелку и налил еще вина. Черт бы побрал его брата. Легко поверить, что целый мир в твоих руках, когда ты наследник графского титула и огромного состояния, но убежденность Суттара в том, что он выше любых человеческих законов, невозможно объяснить ничем иным, кроме чудовищного самомнения, граничащего с безумием.

Как уберечь безумца от самого себя? Как умерить зло, которое он несет окружающим?

Если кто-нибудь когда-нибудь узнает о том, что совершил Суттар, и что они, двое заговорщиков, договорились скрыть, катастрофы не избежать. Да что там гадать о будущем! Жертвой безрассудства Суттара уже стал маленький мальчик и, вполне возможно, его, Гарета, брак.

Он видел Боу в гневе, видел встревоженной, огорченной, даже обиженной, но никогда, вплоть до сегодняшнего дня не видел ее оскорбленной. Боль в ее глазах была стократ сильнее, чем тогда, в парке, когда она застала его с леди Кук. Сегодня в ней что-то надломилось. Что-то жизненно важное. Доверие? Вера в то, что она приняла верное решение? И всему виной Суттар.

Гарет допил вино и пошел искать жену. И нашел ее сидящей на коленях на протертом турецком ковре в детской в окружении множества сундуков с одеждой, игрушками и бельем. Она перебирала содержимое сундуков, откладывая то, что может пригодиться.

Доска под ним скрипнула, и Боу, обернувшись к Гарету, приложила палец к губам.

– Тише. Он наконец-то уснул.

Гарет вглядывался в ее лицо, но напрасно. Она словно надела маску – никаких эмоций, ничего. Внезапно ему пришло в голову, что лучше бы она набросилась на него с кулаками. Может, он сходит с ума? Гарет тихо, на носках шагнул ближе.

Глядя на вещи на полу, он спросил:

– Что ты делаешь?

– Разбираю сундуки, Пиблсы принесли их с чердака, – ответила она, встряхнув голубое детское платье с чересчур длинными рукавами и широкими манжетами – по моде пятидесятилетней давности.

– Зачем?

Мало что из отобранного было пригодно к носке. Упрятанные в сундуки и напрочь забытые, некогда принадлежавшие каким-то неведомым, давным-давно жившим здесь детям, вещи эти словно будили мирно спавших доселе призраков.