Какая музыка была!
вернуться

Межиров Александр Петрович
Шрифт:

Коммунисты, вперед!

Есть в военном приказеТакие слова,На которые только в тяжелом бою(Да и то не всегда)Получает праваКомандир, подымающий роту свою.Я давно понимаюВоенный уставИ под выкладкой полнойНе горблюсь давно.Но, страницы устава до дыр залистав,Этих словДо сих порНе нашелВсе равно.Год двадцатый,Коней одичавших галоп.Перекоп.Эшелоны. Тифозная мгла.Интервентская пуля, летящая в лоб, —И не встать под огнем у шестого кола.ПолкШинелиНа проволоку побросал, —Но стучит над шинельным сукном пулемет,И тогда еле слышно сказал комиссар:– Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!Есть в военном приказеТакие слова!Но они не подвластныУставам войны.Есть —Превыше устава —Такие права,Что не всем,Получившим оружье,Даны…Сосчитали штандарты побитых держав,Тыщи тысяч плотинВозвели на реках.Целину подымали,Штурвалы зажавВ заскорузлых,ТяжелыхРабочихРуках.И пробило однажды плотину однуНа Свирьстрое, на Волхове иль на Днепре.И пошли головные бригадыКо дну,Под волну,На морозной заре,В декабре.И когда не хватало«…Предложенных мер…»И шкафы с чертежами грузили на плот,Еле слышно сказал молодой инженер:– Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!Летним утромГраната упала в траву,Возле ЛьвоваЗастава во рву залегла.«Мессершмитты» плеснули бензин в синеву, —И не встать под огнем у шестого кола.Жгли мостыНа дорогах от Бреста к Москве.Шли солдаты,От беженцев взгляд отводя.И на башнях,Закопанных в пашни «KB»,Высыхали тяжелые капли дождя.И без кожухаИз сталинградских квартирБил «максим»И Родимцев ощупывал лед.И тогда еле слышно сказал командир:– Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!Мы сорвали штандартыФашистских держав,Целовали гвардейских дивизий шелкаИ, древкоУзловатыми пальцами сжав,Возле ЛенинаВ МаеПрошли у древка…Под февральскими тучамиВетер и снег,Но железом нестынущим пахнет земля.Приближается день.Продолжается век.Индевеют штыки в караулах Кремля…Повсеместно,Где скрещены трассы свинца,Где труда бескорыстного – невпроворот,Сквозь века, на века, навсегда, до конца:– Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!

Утром

Ах, шоферша, пути перепутаны!Где позиции? Где санбат?К ней пристроились на попутнуюИз разведки десять ребят…Только-только с ночной операции,Боем вымученные все.– Помоги, шоферша, добраться имДо дивизии, до шоссе.Встали в ряд. Поперек дорогаПеререзана. – Тормози!Не смотри, пожалуйста, строго,Будь любезною, подвези!Утро майское. Ветер свежий.Гнется даль морская дугой,И с балтийского побережьяНажимает ветер тугой.Из-за Ладоги солнце движетсяПридорожные лунки сушить.Глубоко в это утро дышится,Хорошо в это утро жить.Зацветает поле ромашками,Их не косит никто, не рвет.Над обочиной вверх тормашкамиОблак пороховой плывет.Эй, шоферша, верней выруливай!Над развилкой снаряд гудит.На дорогу, не сбитый пулями,Наблюдатель чужой глядит…Затянули песню сначала,Да едва пошла подпевать —На второй версте укачалаНеустойчивая кровать.Эй, шоферша, правь осторожней!Путь ухабистый впереди.На волнах колеи дорожнойПассажиров не разбуди!А до следующего бояСутки целые жить и жить.А над кузовом голубоеНебо к передовой бежит.В даль кромешную пороховую,Через степи, луга, леса,На гремящую передовуюБрызжут чистые небеса…Ничего мне не надо лучшего,Кроме этого – чем живу,Кроме солнца в зените, колючего,Густо впутанного в траву.Кроме этого тряского кузова,Русской дали в рассветном дыму,Кроме песни разведчика русогоПро красавицу в терему.

На всякий случай…

Сорок пятый год перевалилЧерез середину, и все летоНад Большой Калужской ливень лил,Гулко погромыхивало где-то.Страхами надуманными сплошьПонапрасну сам себя не мучай.Что, солдат, очухался? Живешь?Как живешь? Да так. На всякий случай.И на всякий случай подошелК дому на Калужской.– Здравствуй, Шура! —Там упала на чертежный столГолубая тень от абажура.Калька туго скатана в рулон.Вот и все.Диплом закончен.Баста!..Шура наклонилась над столом,Чуть раскоса и слегка скуласта.Шура, Шура!Как ты хороша!Как томится жизнью непочатойМолодая душная душа, —Как исходит ливнем сорок пятый.О, покамест дождь не перестал,Ров смертельный между нами вырой,Воплощая женский идеал,Добивайся, вей, импровизируй.Ливень льет.Мы вышли на балкон.Вымокли до нитки и уснули.Юные. В неведенье благом.В сорок пятом… Господи… В июле.И все лето длится этот сон,Этот сон, не отягченный снами.Грозовое небоКолесомПоворачиваетсяНад нами.Молнии как спицы в колесе,Пар клубится по наружным стенам.Черное Калужское шоссеРаскрутилось посвистом ременным.Даже только тем, что ты спалаНа балконе в это лето зноя,Наша жизнь оправдана сполнаИ существование земное.Ливень лил все лето.Надо мнойШевелился прах грозы летучей.А война закончилась весной, —Я остался жить на всякий случай.

Календарь

Покидаю Невскую Дубровку,Кое-как плетусь по рубежу —Отхожу на переформировкуИ остатки взвода увожу.Армия моя не уцелела,Не осталось близких у меняОт артиллерийского обстрела,От косоприцельного огня.Перейдем по Охтенскому мостуИ на Охте станем на постой —Отдирать окопную коросту,Женскою пленяться красотой.Охта деревянная разбита,Растащили Охту на дрова.Только жизнь, она сильнее быта:Быта нет, а жизнь еще жива.Богачов со мной из медсанбата,Мы в глаза друг другу не глядим —Слишком борода его щербата,Слишком взгляд угрюм и нелюдим.Слишком на лице его усталомБорозды о многом говорят.Спиртом неразбавленным и саломБогачов запасливый богат.Мы на Верхней Охте квартируем.Две сестры хозяйствуют в дому,Самым первым в жизни поцелуемПамятные сердцу моему.Помню, помню календарь настольный,Старый календарь перекидной,Записи на нем и почерк школьный,Прежде – школьный, а потом – иной.Прежде – буквы детские, смешные,Именины и каникул дни.Ну, а после – записи иные.Иначе написаны они.Помню, помню, как мало-помалуГолос горя нарастал и креп:«Умер папа». «Схоронили маму».«Потеряли карточки на хлеб».Знак вопроса – исступленно-дерзкий.Росчерк – бесшабашно-удалой.А потом – рисунок полудетский:Сердце, пораженное стрелой.Очерк сердца зыбок и неловок,А стрела перната и мила —Даты первых переформировок,Первых постояльцев имена.Друг на друга буквы повалились,Сгрудились недвижно и мертво:«Поселились. Пили. Веселились».Вот и все. И больше ничего.Здесь и я с другими в соучастье, —Наспех фотографии даря,Переформированные частиПрямо в бой идут с календаря.Дождь на стеклах искажает лицаДвух сестер, сидящих у окна;Переформировка длится, длится,Никогда не кончится она.Наступаю, отхожу и рушуВсе, что было сделано не так.Переформировываю душуДля грядущих маршей и атак.Вижу вновь, как, в час прощаясь ранний,Ничего на намять не берем.Умираю от воспоминанийНад перекидным календарем.

Отец

По вечерам, с дремотойБорясь что было сил:– Живи, учись, работай, —Отец меня просил.Спины не разгибая,Трудился досветла.Полоска голубаяПодглазья провела.Болею, губы сохнут,И над своей бедойБессонницею согнут,Отец немолодой.В подвале наркомата,В столовой ИТР,Он прячет вороватоПирожное «эклер».Москвой, через метели,По снежной целине,Пирожное в портфелеНесет на ужин мне.Несет гостинец к чаюДля сына своего,А я не замечаю,Не вижу ничего.По окружному мостуГрохочут поезда,В шинелку не по ростуОдет я навсегда.Я в корпусе десантномЖиву, сухарь грызя,Не числюсь адресатом —Домой писать нельзя.А он не спит ночами,Уставясь тяжелоПечальными очамиВ морозное стекло.Война отгрохотала,А мира нет как нет.Отец идет усталоВ рабочий кабинет.Он верит, что свободаСама себе судья,Что буду год от годаЧестней и чище я,Лишь вытрясть из кармановОбманные слова.В дыму квартальных плановСедеет голова.Скромна его отвага,Бесхитростны бои,Работает на благоНарода и семьи.Трудами изможденный,Спокоен, горд и чист,Угрюмый, убежденныйВеликий гуманист.Прости меня за леностьНепройденных дорог,За жалкую нетленностьПолупонятных строк.За эту непрямуюНаправленность пути,За музыку немуюПрости меня, прости…

«Мы под Колпином скопом стоим…»

Мы под Колпином скопом стоим,Артиллерия бьет по своим.Это наша разведка, наверно,Ориентир указала неверно.Недолет. Перелет. Недолет.По своим артиллерия бьет.Мы недаром Присягу давали.За собою мосты подрывали, —Из окопов никто не уйдет.Недолет. Перелет. Недолет.Мы под Колпином скопом лежимИ дрожим, прокопченные дымом.Надо все-таки бить по чужим,А она – по своим, по родимым.Нас комбаты утешить хотят,Нас великая Родина любит…По своим артиллерия лупит, —Лес не рубит, а щепки летят.

Прощай, оружие!

В следующем году было много побед.

Э. Хемингуэй
Ты пришла смотреть на меня.А такого нету в помине.Не от вражеского огняОн погиб. Не на нашей минеПодорвался. А просто так.Не за звонкой чеканки песню,Не в размахе лихих атакОн погиб. И уже не воскреснет.Вот по берегу я иду.В небе пасмурном, невысокомДесять туч. Утопают в пруду,Наливаясь тяжелым соком,Сотни лилий. Красно. Закат.Вот мужчина стоит без движеньяИли мальчик. Он из блокад,Из окопов, из окружений.Ты пришла на него смотреть.А такого нету в помине.Не от пули он принял смерть,Не от голода, не на минеПодорвался. А просто так.Что ему красивые песниО размахе лихих атак, —Он от этого не воскреснет.Он не мертвый. Он не живой.Не живет на земле. Не видит,Как плывут над его головойДесять туч. Он навстречу не выйдет,Не заметит тебя. И тыЗря несешь на ладонях пыл.Зря под гребнем твоим цветы —Те, которые он любил.Он от голода умирал.На подбитом танке сгорал.Спал в болотной воде. И вотОн не умер. Но не живет.Он стоит посредине Века.Одинешенек на земле.Можно выстроить на золеНовый дом. Но не человека.Он дотла растрачен в бою.Он не видит, не слышит, какТонут лилии и поютПтицы, скрытые в ивняках.

«О войне ни единого слова…»

О войне ни единого словаНе сказал, потому что она —Тот же мир, и едина основа,И природа явлений одна.Пусть сочтут эти строки изменойИ к моей приплюсуют вине:Стихотворцы обоймы военнойНе писали стихов о войне.Всех в обойму военную втисни,Остриги под гребенку одну!Мы писали о жизни… о жизни,Не делимой на мир и войну.И особых восторгов не стоим:Были мины в ничьей полосеИ разведки, которые боем,Из которых вернулись не все.В мирной жизни такое же было:Тот же холод ничейной земли,По своим артиллерия била,Из разведки саперы ползли.