Какая музыка была!
вернуться

Межиров Александр Петрович
Шрифт:

«Подкова счастья! Что же ты, подкова!..»

Подкова счастья! Что же ты, подкова!Я разогнул тебя из удальстваИ вот теперь согнуть не в силах снова —Вернуть на счастье жалкие права.Как возвратить лицо твое степное,Угрюмых глаз неистовый разлет,И губы, пересохшие от зноя,И все, что жизнь обратно не вернет?Так я твержу девчонке непутевой,Которой все на свете трын-трава, —А сам стою с разогнутой подковойИ слушаю, как падают слова.

«Твои глаза и губы пожалею…»

Твои глаза и губы пожалею,—Разорванную карточку возьму,Сначала утюгом ее разглажу,Потом сложу и аккуратно склею,Приближу к свету и пересниму,И возвращу товарищу пропажу.Чтоб красовалась на краю стола,Неотличимо от оригинала.По сути дела, ты права была,Что две пропащих жизни доконала.

«Крытый верх у полуторки этой…»

Крытый верх у полуторки этой,Над полуторкой вьется снежок.Старой песенкой, в юности петой,Юный голос мне сердце обжег.Я увидел в кабине солдата,В тесном кузове – спины солдат,И машина умчалась куда-то,Обогнув переулком Арбат.Поглотила полуторатонкуБыстротечной метели струя.Но хотелось мне крикнуть вдогонку:– Здравствуй, Армия, – юность моя!Срок прошел не большой и не малыйС той поры, как вели мы бои.Поседели твои генералы,Возмужали солдаты твои.И стоял я, волненьем объятый,Посредине февральского дня,Словно юность промчалась куда-то

И окликнула песней меня.

Любимая песня

Лишь услышу – глаза закрываю,И волненье сдержать нету сил,И вполголоса сам подпеваю,Хоть никто подпевать не просил.Лишь услышу, лишь только заслышу,Сразу толком никак не пойму:То ли дождь, разбиваясь о крышу,Оглашает кромешную тьму,То ли северный ветер унылоЗавывает и стонет в трубеОбо всем, что тебя надломило,Обо всем, что не мило тебе?И казалось, грустить не причина,Но лишь только заслышу напев,Как горит, догорает лучина,—Сердце падает, оторопев.Эту грусть не убью, не утишу,Не расстанусь, останусь в плену.Лишь услышу, лишь только заслышу —Подпевать еле слышно начну.И уже не подвластный гордыне,Отрешенный от суетных дел,Слышу так, как не слышал доныне,И люблю, как любить не умел.

«Люди, люди мои! Между вами…»

Люди, люди мои! Между вамиПообтерся за сорок с лихвойТелом всем, и душой, и словами,—Так что стал не чужой вам, а свой.Срок положенный отвоевавши,Пел в неведенье на площадях,На нелепые выходки вашиНе прогневался в очередях.Как вы топали по коридорам,Как подслушивали под дверьми,Представители мира, в которомЛюдям быть не мешало б людьми.Помню всех – и великих и сирых, —Всеми вами доволен вполне.Запах жареной рыбы в квартирахОтвращенья не вызвал во мне.Все моря перешел. И по сушеНабродился. Дорогами сыт!И теперь, вызывая удушье,Комом в горле пространство стоит.

«В руинах Рим, и над равниной…»

В руинах Рим, и над равнинойКлубится дым, как над котлом.Две крови, слившись воедино,Текут сквозь время напролом.Два мятежа пируют в жилах,Свободой упиваясь всласть, —И никакая власть не в силахУтихомирить эту страсть.Какая в этом кровь повинна,Какой из них предъявят счет?Из двух любая половинаТебе покоя не дает.

«Не вечно Достоевским бесам…»

Не вечно Достоевским бесамПророчествовать и пылать.Хвала и слава мракобесам,Охотнорядцам исполать.Всё на свои места поставлю.Перед законом повинюсь,Черту оседлости прославлю,Процентной норме поклонюсь.В них основанье и основаСуществованья и труда,Под их защитой Зускин сноваУбит не будет никогда.1952

Прощание со снегом

Вот и покончено со снегом,С московским снегом голубым, —Колес бесчисленных набегомОн превращен в промозглый дым.О, сколько разных шин! Не счесть их!Они, вертясь наперебой,Ложатся в елочку и в крестикНа снег московский голубой.От стужи кровь застыла в жилах,Но вдрызг разъезжены пути —Погода зимняя не в силахОт истребленья снег спасти.Москва от края и до краяГолым-гола, голым-гола.Под шинами перегорая,Снег истребляется дотла.И сколько б ни валила с небаНа землю зимняя страда,В Москве не будет больше снега,Не будет снега никогда.