– Ну, висела на стене ее квартиры какая-то жалкая копия. Я особенно не вглядывался – мазня и мазня.

– А эта картина как здесь оказалась?

Саша пожал плечами и обернулся к Нате:

– Наточка, откуда у тебя эта картина?

Та усмехнулась и ответила с показной веселостью:

– А это ты ее принес, дорогой.

– Ладно, – махнул рукой старший советник юстиции, – сейчас будем составлять протокол.

Холмогоров снова потряс головой, пытаясь изобразить несогласие с процедурой. Потом уставился на эксперта.

– А когда это вы были в квартире Черкашиной? Мне об этом ничего не известно. Надя бы сообщила мне о вашем визите. Она ничего не утаивала от меня. И про Ван Гога ничего не говорила. Это наверняка подделка!

– Не сообщила, значит, не посчитала нужным. Меня зовут Томас Линдмарк. Я представился ей как сотрудник Интерпола, каковым и являюсь на самом деле в качестве эксперта. Она потому и не стала с вами делиться, точно зная, что картина попала к ней преступным путем.

Эксперт вдруг посмотрел на часы.

– Господа, хочу напомнить вам, что у меня через два часа вылет в Стокгольм.

– Полетите завтра, – не глядя на него, сказал прокурорский работник. – У вас ведь и билета пока нет, не так ли?

– А я могу идти? – спросил Холмогоров.

Все посмотрели на него и громко рассмеялись.

– Что я такого смешного сказал? И за что меня…

– Ну, ты артист… – не переставая смеяться, не дал ему договорить майор полиции. – Клоун даже! Тебе минимум десятка корячится, и то при хорошем адвокате, а ты «можно я пописать выйду».

Только сейчас Холмогоров понял, что теряет не только мечты, но и что-то более ценное. Сейчас ему наденут на запястья наручники и увезут в «Кресты», в мертвый дом, откуда он никогда уже не сможет выйти.

– Нет, со мной нельзя так, – прошептал Саша и посмотрел умоляюще на прокурора. – Вы разве не видите, кто я?

– Я вижу перед собой вора и афериста, который будет отвечать за свои деяния по всей строгости нашего гуманного закона. Ты все расскажешь, выдашь своих подельников, и тогда тебе зачтется… может быть.

Каких подельников? Неужели эти люди намекают на то, чтобы он сдал организатора этой кражи? Выходит, и они понимают, что он никто, мелкая сошка, исполнитель. А вдруг им известно самим, кто организовал преступление, и вопрос задан лишь для формальности, для протокола? Может, стоит с ними договориться?

– Хорошо, – негромко произнес Саша, – я готов поделиться информацией, но при условии, что вы меня отпустите сразу и не будете заносить мою фамилию в протокол. Вы же и так раскрыли серьезное преступление. Понимаете, тот, кто все придумал, кто организовал кражу, кто заставил меня помогать ему, может остаться безнаказанным. И этот человек, если будет на свободе, станет и дальше действовать в ущерб простым гражданам – забираться в их дома и тащить оттуда все, что плохо лежит… то есть плохо висит. Ему плевать, Ван Гог у них в квартире или Гоген с Пикассо. Утащит, и все, а вам потом отдуваться.

– Чего это нам отдуваться? – возмутился майор. – Мы свое дело туго знаем. Тебя же поймали.

Холмогоров посмотрел на молчаливого капитана с суровым лицом и только сейчас заметил, что у капитана сломан нос, как у боксера.

– Да поймите, если я вам не выдам его, этого гада никто и никогда не поймает. Так вот, я называю вам фамилию настоящего преступника, вы меня отпускаете, и вам повышение по службе, премии, слава на всю страну. А так ничего не будет. Вы только отпустите меня, очень вас прошу…

Старший советник поднялся с кресла и снова прошелся по гостиной. Остановился возле «Едоков картофеля» и стал пристально всматриваться в картину.

– И в самом деле мазня, – сказал он в конце концов. – И чего некоторые дураки готовы за нее большие деньги заплатить? То есть не дураки, конечно. Потому что разница есть, как мне кажется. Вот, к примеру, нарисую я черный квадрат. По линеечке, ровненько, все как полагается, начерчу и черной тушью замажу. Только кто мне за него миллион даст? А если узнают, что этот квадрат Пикассо нарисовал или другой… как его… Рембрандт, так побегут и в очередь выстроятся посмотреть. – Он взглянул на Холмогорова и кивнул: – Ну, ладно, считай, что мы договорились. Я здесь главный, и мне потом отвечать. Назови имя заказчика.

Холмогоров открыл рот, подумал немного и закрыл. Покосился на Нату и шепнул старшему советнику юстиции:

– Пусть она уйдет, я при ней не могу.

– А куда ж ей уходить? – удивился прокурорский работник. – Женщина ведь у себя дома. И потом, чего тебе стесняться, мы ж с тебя брюки сдирать не собираемся.

Однако Ната все, как видно, услышала и пошла в столовую.

Саша выдохнул:

– Признаю, что я взял в квартире бывшей жены эту картину, не представляя ее истинной стоимости. Мне сказали так сделать, и я сделал. Во-первых, считал, что она ничего не стоит, а во-вторых, меня заставили шантажом и угрозами. Мол, если не принесу, то меня убьют.