Анриель, не выдержав, провалился в забытьё.

Очухались они только к следующему утру. У Зоопарка болело решительно всё. В «мире Разных» он никогда не баловался ничем серьёзным, такого отходняка ни разу не испытывал. Ощущал он себя по частям: первая вернулась голова, впрочем, пока без зрения и слуха, но с гадючником во рту. Потом плечи, на одном из которых обнаружились равномерные дуновения воздуха. Потом остальное тело, занемевшее и затёкшее, отчаянно желающее по малой нужде. Потом руки до локтя и ноги до колен: справа было тепло, слева — приятно прохладно, но сквозит… Вернулся слух: движение воздуха оказалось дыханием с мирным прихрапыванием… Шевелиться Зоопарк ещё не мог, но веки разлепить очень старался. Не без помощи левой руки это удалось, а когда глаза всё же разлепились и парня прошиб холодный пот ужаса, он рывком посадил своё тело, сбросив с плеча голову Анриеля. Отползти ещё не удавалось, а эльф уже начал просыпаться. На ум лез только голубой цвет, а из животных — луна…

Впрочем, эльфу было немногим лучше, он пытался размять кисти рук, морщась и не открывая глаза.

— Успокойся, серый. Без мха на голой земле мы бы промёрзли, а лавочку кто-то из нас в угаре разломал.

Анриель неистово хрипел, что никак не вязалось с его идеальной по человеческим меркам внешностью. Он наконец-то открыл глаза, с трудом сел и сбился, проглотив следующую фразу — увидел перекошенное лицо Зоопарка всё ещё в опасной близости от своего. На этом лице отражалась такая буря эмоций и подозрений, что эльф не выдержал:

— Знаешь, сладкий, может, повторим?..

Снова рухнул на пол и скрючился от хохота: так нескладно и неистово от него ещё никто не уползал. Впрочем, от него, первоклассного целителя, чаще уходили целыми и на ногах.

— Успокойся, серый. Разубеждать тебя, смотрю, всё равно бессмысленно. А сидеть нам тут вдвоём недолго осталось…

Не понятно, что подействовало на Зоопарка больше — слова или спокойный, уже почти без хрипа, голос — но он хотя бы остановился. Сообразил, что сгрёб штанами горку золотисто-бурого пепла, принялся отряхиваться, разминая по ходу дела пальцы рук и ног. Потом до него дошло:

— Ёжевые синики!.. тьфу, синие, в смысле, ёжики… Это ты его так спалил?

— Я, — скромно отозвался Анриель, пытаясь найти в обломках лавки более-менее уцелевший брусок. — Спасибо, ты вовремя проснулся…

— Что?.. — не понял Зоопарк, но тут же услышал тихие шаги охраны и поспешил встать.

Получилось коряво, и то — на четвереньки. Анриель мгновенно приблизился, рывком поднял его на ноги и так же быстро отошёл во избежание ненужной новой истерики.

В землянку вошли два т'тирмона, сразу уставились на эльфа. Они задерживали дыхание и отсутствие мха не убедило их его возобновить. Эльф развёл руки в стороны и спокойно вышел. На миг обернулся в дверном проёме и подмигнул. Зоопарк вздрогнул и напрягся, Анриель снова повеселел.

Его вывели и проводили к месту допросов, находившемуся в двух шагах от тюрем. Полог тонких ветвей надёжно глушил звуки, на изогнутом древесном корне, как на троне, восседала королева Тари, а тонкие сильные лианы обвили Анриеля по рукам и ногам.

…Они говорили. Несли бессмысленную чушь про политику. Она его унижала, а он её провоцировал. Он чувствовал себя всё хуже, но она в пылу словесной дуэли этого не замечала. Он побеждал: она уже встала, напряжённо сдерживалась, крича и вымещая на нём свою усталость и боли.

Он не мог пошевелить руками, он уже почти висел на лианах, но яд слов лился на королеву, подстёгивал её истерить. Она не выдержала и залепила ему пощёчину. В последний момент он изловчился и… лизнул ей запястье. Первой её реакцией было стереть его слюну другой рукой, и лишь после этого она заметила золотой отблеск на своих ладонях, лихорадочную розовую сеточку на его глазах, его бледность и дрожь…

— Что это, Подземный тебя дери? — спросила она почти спокойно.

— Золотой к-корень, — он слегка поклонился, еле устояв на ногах.

Тари запаниковала:

— Убить его!

— …Облегчить мою смерть? А ты великодушна, королева… — он снисходительно улыбнулся.

Под полог ворвались т'тирмоны, которых она тут же остановила.

— Убить меня тебе удалось, — прищурилась она, собирая мысли. — Но почему ценой своей жизни? Или у тебя есть противоядие, великий целитель?

Под взглядом его слезящихся глаз она дрогнула: глубокий, проницательный, снисходительный… всепрощающий. Так смотрел на Тари её отец, понимавший, кто убивает его ради титула целительницы…

— Тебе не понять. Я иду к моей Ориелен.

— Она тебя не ждёт, — последняя, яростная попытка отыграться.

Он улыбнулся тепло и мечтательно:

— Ни демона ты не понимаешь, Аркуэнэ. [76]

Тари прошиб ужас: именно так звали её до коронации… На её глазах умирает едва ли не последний, кто это помнит.