— Что ты понимаешь под «простить»? — спросил Дан.

— Отказ от судебного преследования. Пенсия и спокойная старость. В конце концов, я уже обещал это Лайве. Главному преступнику. Остальные ведь помельче.

— И они согласились? Отказались от власти?

— От химеры. Нет, конечно, от поста Главы никто из них не отказался бы. Но этого уже нет. Я перескочил через их головы и надежды и взял главный приз. Вернее, то, что они считают главным призом. Им тоже оставалась позиционная борьба с неясным исходом. В лучшем случае. Они же понимали, что я не забыл уроков прошлого. И боялись, что я предпочту другой вариант. Тут есть еще один нюанс. Тонака. Иными словами, армия, потому что армия по-прежнему за ним. В прошлый раз Тонака поддержал меня против Изия, но промолчал на Большом Собрании, не стал выступать против, поскольку, в конце концов, я его вытащил из камеры и дал должность главнокомандующего, но и за не посмел. Или не захотел. Впрочем, я его не порицаю, у него были свои иллюзии. Как и у меня. Ты наверняка помнишь, как мы с ним уточняли позиции перед осенними событиями, когда он сразу заявил, что против Лиги не пойдет, а я ответил, что идти надо не против Лиги, а против Изия. А теперь, после того кошмара с испытанием глубинного оружия, перед лицом развала, который не сегодня-завтра может обернуться общим хаосом… Он мне сказал: «Делай, что считаешь нужным, вот тебе моя рука, я приму все». Понимаешь? Сказал утром мне, когда я встретился с ним наедине, и повторил вечером на правлении… Словом, они согласились. В чем я не сомневался. Ты не одобряешь меня?

— С человеческой точки зрения одобряю, — сказал Дан. — Немного сомневаюсь насчет политической. Хотя есть же формула: политика это искусство компромисса. Но мне трудно судить, я не политик.

— Я долго думал над тем, что ты говоришь. Вернее, имеешь в виду. Я понимаю, что нужна твердость. Чтобы всякая лигийская шваль не лезла на рожон. Но видишь ли, в этой стране слишком много виновных. Не исключая меня самого. Возьмись я за верхних, и вниз покатится волна страха. Десятки тысяч людей вообразят, что их поставили на очередь. А загнанные в угол звереют. Начинают отбиваться. Понимаешь?

— Да.

— Не знаю, Дан. Может, я опять ошибаюсь.

— Скорее нет, чем да, — сказал Дан. — А что ты еще сегодня сделал?

— Много чего. Писал письма. Не статьи, настоящие письма. Звонил. Разговаривал. Бесконечная череда неотложных дел. Карусель. Не заставляй меня пересказывать. Я безумно устал. Не физически.

Дан посмотрел на его мрачное лицо и сказал:

— Тебе надо вызвать сюда Наи.

— Наи? Сюда? С ума сошел?

— Почему? Ей тут уже ничего не грозит. Твои враги повержены в прах.

— Это тебе так кажется. К твоему сведению, в Лиге шестьдесят тысяч членов.

— Ну приставишь к ней охрану. Жене-то ты можешь дать охрану? Выхода же нет? Ты застрял надолго, если не навсегда, теперь это ясно. Не собираешься же ты с ней расстаться?

— Расстаться с Наи? Ты даже не представляешь, Дан, что за ересь ты несешь!

— Почему? — сказал Дан задумчиво. — Представляю. Теперь представляю.

— Теперь? А что произошло?

— Ничего. Просто… Просто Нила… она объяснила мне, — Дан почувствовал, что краснеет.

— Нила объяснила тебе что-то про меня и Наи? Каким образом?

— Не про Наи, — сказал Дан смущенно. — Про себя.

— Про себя и меня ты имеешь в виду? Что же она тебе объяснила?

Дан посмотрел на него и отвел глаза.

Господи, какой я болван, зачем я затронул эту тему, сейчас он догадается, лихорадочно думал он, пытаясь сообразить, что же сказать Марану и чего не говорить, попробовать ли скрыть то, что произошло, или все равно не получится, не стоит и пытаться, да и есть ли в этом смысл и нужда, вряд ли Маран среагирует неадекватно, в конце концов, когда-то давно он сам предлагал, к тому же теперь-то ему вовсе неинтересно… Он не сразу осознал, что беспокоится по поводу того, как Маран оценит его поступок в контексте своих былых отношений с Нилой, и совсем не думает о том, что Маран скажет насчет… Не удивительно ли, сам он не испытывал ни раскаяния, ни чувства вины перед Никой… Что такое? Как это возможно? Он даже пытался вызвать у себя сожаление, но не получалось, он не жалел теперь так же, как не колебался тогда, если его что-то и останавливало, то мысль, что конкуренцию с Мараном ему не выдержать, что она будет разочарована… впрочем, она и не ожидала, что он может выдержать подобную конкуренцию, да и не надо было этого, как оказалось… «Конечно, я не способен дать тебе так много, как»… — начал он смущенно, но Нила остановила его, приложив ладонь к его губам. «А мне и не надо так много, Дан… это ведь и было самое трудное — сознавать несоответствие… Ты когда-нибудь взбирался на гору?.. В первое время я вообще ничего не понимала, самонадеянно думала, что ему со мной так же хорошо, как мне с ним, но постепенно стала догадываться, и у меня возникла эта аналогия… Поднимаешься, поднимаешься, и вот момент, когда больше не можешь, еще шаг и умрешь, падаешь и засыпаешь, а у него еще полно сил, ему ничего не стоит дойти до вершины, но туда невозможно идти одному, и он останавливается.» «А увлечь за собой нельзя?» — спросил Дан, и она безнадежно покачала головой. — «Только до какого-то предела. Но не дальше. Дальше получится, что тебя, бесчувственную, тащат по камням и нанесут раны, которые неизвестно, заживут ли, и если даже заживут, останутся шрамы. Он никогда бы себе такого не позволил. Да и что это за радость»…

Маран смотрел выжидающе, Дан поколебался, потом пересказал ему эту аналогию.

— Хороший образ, — сказал тот. — Довольно точный.

— И далеко от того места… места остановки… до вершины?

Маран ненадолго задумался.

— Да полгоры, наверно. Или чуть меньше. Однако… Самая сложная часть пути, если можно так выразиться. Как в настоящих горах, я думаю, там ведь тоже, чем выше поднимаешься, тем труднее продвигаться дальше.

Дан ничего не сказал, но его взгляд был, наверно, настолько красноречив, что Маран нахмурился.

— Послушай, Дан… Нет, это невероятно! — Он покачал головой, потом посмотрел на Дана своим пристальным взглядом и буркнул: — Конечно. Я и удивился, как можно вести с женщиной подобные разговоры за чашкой кофе. — Он помолчал немного и неожиданно сказал: — Не делай этого больше.

— Почему? — спросил Дан.

— Так. Поверь мне. Не делай.

— Но почему?

— Дан, я когда-нибудь давал тебе плохие советы?

— Нет. Но я хотел бы знать… Может, я как-то задел твои чувства?

— Мои? — удивился Маран. — Какие такие чувства? Нет, дело не во мне.

— А в ком? Объяснись. Когда-то ты мне сам предлагал. Не помнишь?

— Помню. Предлагал, да. Но это было давно. Я тогда плохо себе представлял…

— Что?

— Дан! Я тебя просто прошу. Не надо… И ведь во всем виноват я. Вот беда! Как я теперь буду Нике в глаза глядеть?

— Так же, как я — Наи, — отпарировал Дан.

Маран откинулся на спинку стула и сказал чуть насмешливо: