Она садится рядом со мной. Несколько минут мы, согреваясь, сидим молча. Она подгибает ноги под себя и укрывается одеялом.

— Последняя пара дней, конечно, была та еще, — наконец говорю я.

— Скорее уж последний час, — она откидывается на подушки и щелкает пальцами. — Только я начала привыкать к деревне, к человекам вокруг. А тут оказывается, что нас целый мир. Я пытаюсь как-то осознать, но не могу… это, как искать опору в зыбучих песках.

Я киваю:

— Да, ко многому придется привыкнуть.

Дрова в камине взрываются, выбрасывая поток искр.

— В чем дело? — говорит она. — Ты что-то недоговариваешь.

Я поворачиваюсь к ней лицом:

— Знаешь, Сисси, Крагмэн может лгать.

Она ничего не говорит, только взгляд бегает по моему лицу.

— Крагмэн говорит, что поезд едет в Цивилизацию. Может быть, это действительно так. Но…

— Мы ничего не знаем о Цивилизации, — заканчивает она. — Кроме того, что он нам рассказал. Он говорит, что это рай, что это потрясающее, невероятное место, но что, если это не так, что, если…

— Что?

Я беру ее руки в свои. Чувствую тепло ее кожи, чувствую кончиками пальцев биение ее пульса. Мне внезапно не хочется говорить то, что я должен. Я хочу продлить этот миг спокойствия на час, на день, на десятилетие. Быть наедине с ней, чтобы мир не вмешивался. Но она выжидающе смотрит на меня, и я говорю:

— Что, если поезд едет прямо к закатникам?

Она не меняется в лице, но ладонь, зажатая в моей руке, напрягается.

— Когда я был в Институте геперов, Директор проговорился о том, что видел во дворце Правителя. Он сказал, что там, в тайне от всех, содержат сотни геперов. В подземных стойлах, как скот. Их подают к столу Правителя. — Я смотрю в огонь, а потом поднимаю глаза на бледнеющее лицо Сисси: — Что, если эта железная дорога ведет во дворец.

— И мы скот? — она бросает взгляд на пустую миску из-под супа. — Поэтому они пытаются нас откормить?

Я скриплю зубами.

— Не знаю. Может быть, у меня паранойя. Может быть, Цивилизация действительно то, что он сказал. Рай. То место, куда мой отец вел нас с самого начала, — я раздраженно выдыхаю. — Это странное место, что и говорить. Но откуда мне-то знать, что такое действительно странно? Или нормально, если на то пошло. Я всю жизнь провел в мире закатников, маскируясь под одного из них. Что я знаю о мире человеков?

Я смотрю в окно. Все небо затянуто полосами темных туч. Идет дождь, делая тьму за окном еще более непроглядной. Мир за стеклом растворяется в темноте, смыкающейся вокруг нашей маленькой комнаты, где горит огонь.

— Я прожил всю жизнь в щели между двумя мирами. И ни в одном из них мне нет места. Да я и не знаю толком ни один из них.

— От меня помощи не жди, Джин, — она старается говорить легко, но слова звучат с трудом. — Я такая же, как ты. Я всю жизнь прожила в стеклянном Куполе. Я не знаю ничего об этих мирах. Ни о мире человеков, ни о мире закатников.

Я крепче сжимаю ее руку:

— У тебя есть инстинкты, Сисси. Ты пользуешься интуицией и умом лучше всех, кого я знаю. Доверься себе.

Она долго молчит и разглаживает свободной рукой складки на одеяле:

— Надо узнать, куда идет поезд, Джин. Я не позволю мальчикам на него сесть, пока мы это не выясним. И тебе тоже.

Она смотрит на меня. В глазах у нее отражается пламя камина. Но взгляд у нее странно отсутствующий, а веки будто опускаются сами собой.

— У нас не так много времени, — говорю я. — Меньше двух дней.

— Я знаю, — отвечает она. Невнятно, как будто усталость берет свое. — Мы что-то упускаем, верно? Что-то очевидное, что лежит на поверхности.

В уютном молчании проходит несколько минут. Звук капель дождя, бьющих по крыше, завораживает, усыпляет, лишает сил. На улице стемнело, и можно увидеть в оконном стекле наши отражения, окруженные ярко-красным сиянием. Впервые за несколько дней я смотрю на себя. Мое лицо стало старше, очертания его жестче. Я становлюсь все более похожим на отца. Меня охватывает какое-то оцепенение. Странно, ситуация совсем к этому не располагает: нам только что сообщили новости, пошатнувшие нашу картину мира, нам надо решить, садиться на поезд или нет. По логике, мы должны мерить комнату шагами и горячо спорить. Но вместо этого мы лежим на диване в полудреме.

— Получается, что главным звеном в цепочке является мой отец, — говорю я, надеясь, что разговор поможет побороть сонливость. — Надо выяснить, что случилось с ним, и мы поймем, куда ведут эти рельсы. Он ключ ко всему.

Мне кажется, что она собирается ответить, но когда я к ней поворачиваюсь, то обнаруживаю, что глаза Сисси совсем слипаются от усталости, а голова склонилась набок. Она моргает, старается подавить зевок.

— Эй, — бормочет она, заглядывая в пустую миску, — что было в этом супе?