— У тебя не истерика ли часом? — огрызается он в ответ. — Мы от них не видели ничего, кроме хорошего. Почему бы тебе не расслабиться и не покончить с этой паранойей? — он криво ухмыляется. — Что, думаешь, если Сисси не с тобой, то ее непременно похитили? Может быть, она просто, ну не знаю, не хочет быть с тобой? — он всплескивает руками, фыркает. — Ты вытащил меня на улицу в такую погоду ради этого?

У меня нет времени на объяснения и театральные сцены. Я отворачиваюсь, прикидывая, куда бежать дальше. Эпаф хватает меня за локоть. Я смотрю на него, готовясь отнять руку. Но что-то в его взгляде останавливает меня.

— Погоди, — говорит он, раздраженно выдыхая. — Ты действительно думаешь, что что-то случилось?

Я киваю.

— Почему ты так думаешь?

— Эпаф, ты со мной или нет? Я не хочу тратить время на объяснения.

Что-то в нем меняется.

— Пойдем, найдем ее, — говорит он.

Когда я срываюсь с места, он бежит рядом со мной, наши ноги в такт бьют по грязи, расплескивая ее.

Но на пустых улицах и в темных окнах домов мы ничего не находим.

— Где все? — тяжело дыша, говорит Эпаф, когда мы останавливаемся. Он прислоняется к стене, сгибается и упирается руками в колени.

— Пошли, — отзываюсь я, тоже пытаясь отдышаться. — Давай искать дальше.

Он кивает, отталкиваясь от стены.

— Погоди, — он указывает подбородком направо.

Девушка с головой, накрытой капюшоном, выскакивает из домика. Она осматривается и ковыляет к нам со всей скоростью, на которую способны ее ножки-лотосы.

Мы с Эпафом переглядываемся и бежим навстречу. Она останавливается и ждет нас, нервно оглядываясь. Когда она хватает меня за руку, чтобы отвести в узкий переулок, ее рукав цепляется за мой и задирается. На внутренней стороне предплечья видны четыре шрама от клеймения. Она убирает капюшон с головы. Это девушка с веснушками.

— Слишком поздно, — шепчет она, — возвращайтесь в свои дома.

— Где она? — требовательно спрашиваю я. — Куда они ее забрали?

— Все закончилось. Вы ничего не получите, если продолжите ее искать. Но много потеряете. Для своего же — и ее — блага, возвращайтесь.

— С ней все в порядке? Она ранена? — спрашивает Эпаф, делая шаг вперед.

— Ее вернут, когда придет время.

Я хватаю девушку за руку. Осторожно, но не собираясь отпускать. Она худая, под тонким слоем плоти у нее твердая кость. В глазах светится ум.

— Ты вышла на улицу, чтобы нам помочь, — говорю я. — Так помоги. Где она?

Она отвечает не сразу.

— Уже слишком поздно. Но идите в больницу. Вы ведь знаете, где она, да?

— В больницу? — переспрашивает Эпаф. — Я знаю, где она, но с какой стати нам туда идти?

Девушка отнимает руку.

— Вы опоздали, — говорит она и, переваливаясь, уходит обратно, исчезая в том же домике, из которого появилась.

Эпаф смотрит на меня с выражением недоумения и нарастающей паники на лице.

— Больница? Джин, что происходит?

Я не отвечаю, хотя во мне разрастаются ужасные подозрения. Я срываюсь с места и бегу еще быстрее, чем раньше.

К тому моменту, как мы добегаем до больницы, ноги у нас отваливаются, но мы не медлим. Эпаф плечом выбивает дверь. Он видит что-то. Его спина напрягается, как у марионетки, ниточки которой внезапно натянули.

Сисси в середине пустой комнаты лежит на чем-то, напоминающем кресло стоматолога. Но не просто кресло, а с завязками и наручниками. Ее руки и ноги некрасиво растопырены в стороны. Веки сомкнуты, рот приоткрыт.

В воздухе стоит слабый запах горелой плоти.

— Сисси! — кричит Эпаф, бросаясь к ней.

Ее левый рукав задран, обнажая нежную кожу предплечья. По центру последнего, как вдавленное в плоть чужеродное существо, находится крестообразный валик распухшего, сочащегося гноем мяса. Ее заклеймили.

Мы молчим, быстрыми движениями развязывая ее. Она быстро и неглубоко дышит, бормоча что-то непонятное. Эпаф нежно закатывает ее рукав повыше, чтобы грубая шерсть не касалась ожога. Я готовлюсь взять ее на руки, но он отталкивает меня. Он поднимает Сисси с силой и ловкостью, каких трудно ожидать от его тонких рук, и прижимает к груди. Эпаф с облегчением закрывает глаза, его губы двигаются, касаясь ее волос.