Все мощней становится поэтический почерк Пушкина, все суровей, все тверже, все ближе обступает его жизнь, требуя, однако, не отказа, а наращивания борьбы, но вместе с тем и все растущего понимания, все растущего искусства преодолений возникающих творческих препятствий. Ураган новых образов, суждений, оценок, переоценок, очарований, разочарований бушует над поэтом. Ливень его стихов льется на синеватую пухлую бумагу.

И наконец 9 мая 1823 года в небольшой комнате дома Н. С. Алексеева в Кишиневе, в Котельницком переулке, где Пушкин живет вдвоем с хозяином, ложится нa бумагу первая строка первой строфы первой главы «Евгения Онегина».

Так Пушкин завел строгое, исторически реальное дело о своем современнике Евгении Онегине, столбовом дворянине, помещике, жителе Петербурга и деревни: как он жил, кого любил, кого ненавидел, как боролся и как уклонялся от борьбы, как гордился «сознанием своего превосходства, может быть, воображаемого». Дело о том, как оный дворянин при всей своей лирической обаятельности единственно по невнимательности в отношении к девушке совершил то, что даже не может быть признано неморальным проступком, что выглядит, напротив, как благородный поступок, и за что он тем не менее понес тягчайшее осуждение и наказание, оставаясь при сем вполне благополучным, однако лишенным простейшего житейского счастья…

Поэма — «небрежный плод моих забав, бессонниц, легких вдохновений, незрелых и увядших лет, ума холодных наблюдений и сердца горестных замет…»

Искренняя, нежная и в то же время неумолимо строгая, нелицеприятная, великая книга судьбы человеческой, книга суда над человеком, не нашедшим самого себя.

В Кишиневе в тот день 9 мая, вероятно, вечное солнце светило с синего неба, было уже душно, пыльно, жарко.

Рядовой этот день стал первым днем творения вещи, которая уже полтораста лет неотменимо довлеет над русским обществом, неутомимо воспитывает его… Нежный роман в стихах, устанавливающий твердые нормы нашей морали. Роман, показывающий безнасильно, что, как ни вольно, как ни свободно складывается человек, он тем не менее приходит к выводам железным: именно эти тонкие, незримые переживания вяжут самых сильных людей куда сильнее стальных цепей.

Менялись вместе стем и условия службы Пушкина: вместо генерала от инфантерии Инзова власть над краем, а значит, и над поэтом Пушкиным в свои властные, крепкие, хоть и голодные руки брал новый новороссийский генерал-губернатор и одновременно полномочный наместник Бессарабского края граф Воронцов Михаил Семенович. дипломат, военный, отлично, храбро дравшийся под Бородином, человек английского воспитания и образования.

Пушкин впервые познакомился с Воронцовым в Одессе, куда выезжал лечиться, — то было в июне 1823 года. В письме от 25 августа 1823 года к брату Левушке Пушкин описывает, как проходило это свидание:

«…Я насилу уломал Инзова, чтоб он отпустил меня в Одессу — я оставил мою Молдавию и явился в Европу… приезжает Воронцов, принимает меня очень ласково, объявляет мне, что я перехожу под его начальство, что остаюсь в Одессе… и, выехав оттуда навсегда, — о Кишиневе я вздохнул».

— Вот она, Одесса!

Приехав в Одессу к Воронцову, Пушкин жил, как и прежде, в клубных номерах Рено.

…Чудесным утром с усилием открыл он задребезжавщую дверь своего номера и с полотенцем в руках после умывания вышел на залитый солнцем балкон.

«Посмотришь — и нет ничего в мире, кроме моря и воздуха!!» — восклицал древний поэт.

Опять оно, море! Море под солнцем, синее, в зеленых пятнах. В белых гребнях! Корабли, все выше и выше подымая паруса, будто одеваясь ими, уплывают, уносятся, оставляя за собой пенный след, сливаясь с облаками. Входя же в порт, сбрасывают они паруса свои, словно уставшие путники одежды. Лес мачт, паутины такелажей на рейде. Город, сложенный из белого известняка, сияет, как кусками, рассыпанный на берегу сахар.

Под балконом гостиницы пестрая, говорливая, жестикулирующая одесская толпа. Люди спешат каждый по своим делам, по мостовой с железным громом несутся экипажи, дрожки, тянутся ломовые телеги, пахнет вкусно кофе из кофеен, по тротуару, по мостовой рассыпаны сквозистые тени каштанов, акаций, тополей. Живет, растет, торгует Одесса.

Опять новые впечатления!

Петербург — порт на севере.

Одесса — порт на юге.

Кипит солидная Одесса, строится, растет Одесса — ворота в Россию с юга, с Черного моря. Отсюда навстречу переселенцам с Севера на черноземные, степные просторы стремятся из-за рубежа иммигранты: болгары, сербы, албанцы, черногорцы, немцы садятся здесь на незанятую землю — в России всегда не хватало народу для необозримых целин.

«Корабли со всех сторон земли» несут сюда для населения растущей Новороссии, Украины, Бессарабии, Кавказа все, в чем нуждается вся Россия. Европа дает сюда свои соблазнительные «колониальные товары», то есть товары из ее заморских колоний: сахар тростниковый, чай, кофе, рис, саго, вино. Дает «бакалею», заморские сухофрукты. Сюда плывет на кораблях продукция европейской промышленности; ткани, обувь, лекарства, москатель, парфюмерия. Наконец, сюда двигаются первые европейские машины, а главное — сырье: хлопок и топливо, каменный уголь — и для первых попыток дворянско-помещичьей, и для бурно растущей крестьянско-мещанской, уже народившейся русской торговли и промышленности. И за все, что она получает, Одесса щедро платит чистейшим золотом полновесной пшеницы с благословенных новороссийских целинных черноземов.