Одесса — возрождение древней торговли: недаром Черное море слыло морем Эвксинским, то есть морем «Гостеприимным». Черноморское побережье давно уже обжито греческими, генуэзскими, венецианскими городами-колониями, потянувшимися вслед за. аргонавтами на Восток и снесенными потом бурным приливом сюда овчинных, конским потом пропахших степняков — всадников с Востока.

Пушкин жил в Одессе, когда в Веймаре Гёте в «Годах странствования Вильгельма Мейстера» писал вдохновенный, проникновенный гимн торговле, мирно вяжущей людей меж собой: «Я не знаю зрелища более восхитительного, чем корабль, возвращающийся из счастливого плавания, пристающий к берегу с богатым прибытком. Богиня торговли с большей охотой несет оливковую ветвь мира, нежели меч; она не хочет иметь дела с кинжалами и с цепями, и она дарит своим избранным венцы, и венцы чистого золота, извлеченного из морских пучин трудом ее энергичных работников». И не было еще в России так свободно возникающих городов, как Одесса! Население Одессы росло, как на дрожжах — с 1800 до 1900 года оно удваивалось каждые 20 лет. Заработок привлекал свободный и предприимчивый люд со всех сторон, а потребность в рабочих руках заставляла и одесскую администрацию быть смелее, быть не слишком придирчивой к документам. Воздух Одессы был свободным, отсутствие даже в николаевские времена паспорта в Одессе не считалось большим грехом.

Перед приездом Пушкина директором Одесского коммерческого банка был выбран богатый, первостатейный купец Крамаров, однако Петербургом утвержден он не был, — он оказался беглым крепостным князя Мещерского.

В бурной, деловой Одессе тех дней уже нечего было бы делать хитрому, но глупому гоголевскому городничему Антону Антоновичу Сквозник-Дмухановскому: Одесса была русским Антверпеном на берегу Черного моря.

— Одесса — это Европа! — воскликнул Пушкин. И правильно. До сих пор одесситы помнят и назовут вам имена своих старых богачей — первых удачливых западных плавателей на Восток, на русскую целину, за Золотым руном, — всех этих Рено, Попандопуло, Морали, Мавро-кордато, Редеров, Руссо, Мавробиязи, Углези, Тробота, Бродских, Хаитов, Ашкенази, Инглези, Анатра, Калибаба и т. д.

В Одессе ко времени Пушкина были гимназия, Девичий институт, Ришельевский лицей. В многочисленных церквах разных исповеданий на разные лады звонили колокола и пелись службы. Была книжная лавка с последними европейскими новинками. Магазины блистали заграничными дешевыми товарами — первейшими дарами порто-франко. Рестораны вели широко свои дела на европейский манер…

В здании с колоннадой, строенном зодчим Тома де Томоном, работала Одесская опера, где часто гастролировали международные знаменитости, ставились оперы Чимарозы, Россини и др. Пушкин слушал там того же самого «Севильского цирюльника», которого мы слушаем по сей день… Там пели первые певицы Италии — восхитительная Рикорди и божественная Каталани…

Одесса со своими всеми темпами, со своим стилем деловой жизни осталась как-то в стороне, мало представленной в русской литературе XIX и XX веков, хотя в деловой жизни страны имела очень большой вес.

Несмотря на то, что русский народ в целом всегда был способным коммерсантом, о чем ярко свидетельствуют его освоение торговлей Сибири и традиционные связи с Азией, вплоть до Индии, аграрное дворянство наше никак не хотело ни видеть, ни признать в русском купце и в промышленнике своих преемников, свою неизбежную историческую смену. Массовый русский купец и промышленник XIX века уже выклевывался из рядов сельского крестьянства и ремесленного мещанства, дворянин же отставал и коснел в своём барском мечтательном обычае или в путешествиях по Европе с восхищением от комфорта.

Пушкин не мог пройти мимо появления новых любопытных и сильных людей «меркантильного духа», как он называет их в «Путешествии Онегина», в этом замечательном, но, к сожалению, незавершенном первом наброске делового обзора всей России того времени.

В смешанном обществе Одессы было немало дельцов нового типа. Пушкин был дружен с негоциантом, как говорили тогда, Ризничем, славянином из Далмации, получившим образование в университетах Падуи и Берлина, и вполне возможно, что негоциант этот уже знал воззрения Гёте на торговлю. Ризнич вел крупные операции по скупке и экспорту украинского зерна в Европу. Всё было оригинально в этом крепком, решительном купце, к тому же обладавшем прелестной женой, флорентийкой по происхождению. Хорошо известно, как увлекался этой «негоци-анткой молодой», госпожой Ризнич, молодой Пушкин, хотя важнее было бы, пожалуй, знать, что думал он о самом Ризниче, умевшем рисковать, вверять смело капризному морю свой товар, свои богатства, доход и судьбу— точно так же, как Пушкин вверял свою судьбу «коварной двойке».

Известен и другой близкий знакомец Пушкина в Одессе — мавр Али Мор-Али, как некий «корсар в отставке», запечатленный в «Евгении Онегине». Это был, очевидно, тоже деловой «ценитель моря» высокой марки. Таких всегда много в кипучих портовых городах мира. Его фигура просится на полотно: Мор-Али носил красную шелковую рубаху, красную суконную, богато расшитую золотом куртку, шальвары до колен, подпоясанные турецкою шалью, из-за которой торчали пистолеты; на ногах — белые чулки и турецкие, с загнутыми носками башмаки. Как бы мог пройти поэт мимо такой фигуры? Пушкин и Мор-Али были друзьями.

В «Русский Марсель», в Одессу, на русское золото — пшеницу слетались подобные необыкновенные и обыкновенные люди всех наций, тысячи крупных дельцов, хищников и мелких авантюристов-шакалов всех наций. Пушкин, поэт, художник и русский барин, человек «деятельной лени», имел здесь много материала для своих наблюдений.

В Одессе имелась и работа, и Биржа, где шла большая игра на ценах на хлеб, на сырье, на валюту. Здесь хороши были все средства, чтобы выведать обстановку колебания цен, чтобы знать, когда закупить зерно и как долго его выдерживать до «настоящей цены». В Одессе заключались нередко отважные сделки на самой неразличимой грани преступления и закона.

Одним словом, в деловой полифонии Одессы времени Пушкина мощно звучали уже ноты крупного торгового и предпринимательского, капитализма, вступающего в свою первую, прогрессивную стадию. Воронцов был дирижером этого русского молодого мощного хора.

Новороссийский генерал-губернатор граф Воронцов заступил место первых создателей Одессы — французских эмигрантов-аристократов, бежавших в Россию от бурь революции, он сменил блестящего герцога Ришелье и малоудачливого графа Ланжерона.

Граф Воронцов (1782 г. р.), воспитанный в Англии, военный с четырехлетнего возраста, когда он получил первый чин прапорщика лейб-гвардии Преображенского полка, в двадцатидвухлетнем возрасте уже воевал на Кавказе, в Швеции, в Турции.