Женили Константина было на принцессе Саксен-Заальфельд-Кобургской Юлиане-Генриэтте-Ульрике, крещенной в Анну Федоровну.

Константин был военный до мозга костей, лихой кавалерист и принимал участие в итальянском походе у Суворова.

В первых боях он выказал себя безрассудно храбрым, за что получил жестокий разнос от Суворова, в последующих же боях и в походе через Альпы, у Чертова моста, сражался и действовал доблестно. Отца своего он любил без всякой политики и был так потрясен его насильственной гибелью, что сказал открыто слова, которыми породили двоевластие в ноябре 1825 года:

— После того, что случилось, пусть брат царствует, если он хочет. Но если когда-нибудь престол будет доставаться мне, я никогда не приму его!

Увидев в ту мартовскую ночь убийц отца — князя Яшвиля и Зубова, Константин Павлович заявил без обиняков: — Их обоих нужно повесить!

В последующем Константин Павлович, считаясь с положением брата своего Александра, принимает участие во всех его походах. Он смело дрался под Аустерлицем, где бурной конной атакой задержал французов в один из моментов боя. Был он и почитателем Наполеона как военного гения и во время свидания в Эрфурте обменялся с ним шпагами.

После 1814 года Константин командовал польской армией и был известен среди поляков как «наш старушек», то есть «наш старик». Со своей немкой-женой он развелся, женился на польской девушке Иоанне Грудзиньской и вел в своем варшавском дворце Бельведере скромный образ жизни.

Этот давний и решительный отказ Константина от царства оставался, однако, почему-то от народа скрытым.

Но Александр Первый его принял и оставил об этом свой тайный указ, хранившийся в Москве в Успенском соборе, по которому после смерти Александра должен был вступить на престол Николай Павлович — так как Константин утратил свои права на престол разводом с первой женой, женитьбой на польке и собственным своим отказом.

Тайный пакет из Успенского собора был в те ноябрьские дни доставлен из Москвы в Петербург с понятным опозданием и вскрыт — создалось положение, что царем был Константин для Петербурга и Москвы, а для Варшавы — Николай. Чтобы выйти из положения, формально нужен был манифест царя Константина Первого с отречением его от престола, но тот не мог его подписать, потому что по московскому тайному указу он и не имел права быть царем. Не мог подписать манифеста о своем «восшествии на престол» и Николай, покуда не отречется Константин, именем которого уже писали подорожные, чеканили монету, вершили суды и так далее.

Пошла великая путаница двойного царствования, во время которого в самую распутицу, загоняя лошадей, фельдъегери летали между Таганрогом, где умер царь Александр, Варшавой и Петербургом. Между немцами — облыжными членами династии «Романовых» — на изысканном французском языке шла энергичная переписка — кому же быть русским царем?

В довершение усложнения обстоятельства 12 декабря в 6 утра полковник барон Фредерикс привез из Таганрога от генерала Дибича великому князю Николаю Павловичу пакет, в котором находились два доноса — от унтер-офицера из вольноопределяющихся 3-го уланского полка Шервуда, родом англичанина, и от подполковника Вятского полка Майбороды. В них говорилось о готовящемся перевороте и о планах истребления царской семьи. Стало известно, что армия и морской флот «заражены». Спорить — кому быть царём — уже было некогда, надо было действовать.

Члены тайных обществ, Северного и Южного, были тоже застигнуты врасплох столь усложненным положением и растерялись.

Если Зимний дворец в дни этой смуты кипел как котел, то не меньшее волнение охватило Северное общество в Петербурге. На квартире Рылеева все время собирались члены тайных организаций, спорили, что же им теперь делать.

Основной старый план этого военного заговора сводился к тому, что выступление должно было быть приурочено к кончине Александра — организовать массовый отказ войск от присяги очередному наследнику до тех пор, покамест тот не даст обещания осуществить наконец обещанную царем Александром Первым конституцию.

Выступление Семеновского полка в 1820 году нарушило стройность этого плана: Московский съезд распустил в целях конспирации единое тайное общество, вслед за чем возникли два тайных общества — Северное с центром в Петербурге и Южное с центром в Тульчине, на юге, среди офицерства дислоцированных там многочисленных воинских частей. Соответственно возник новый дополнительный план, согласно коему выступление дворян при данных обстоятельствах должно было начаться на юге весной или летом 1826 года, когда воинские части выйдут в лагеря, откуда они в составе Первой и Второй армий двинутся на Москву и Петербург, захватывая и подымая вместе с собой население военных поселений и корпус генерала Ермолова.

Ясно, что при возникших непредвиденных обстоятельствах о назначенных сроках думать не приходилось. Северные офицеры наскоро решили выступить в Петербурге, известив обо всем Южное общество.

Расчет на отказ от присяги Николаю, как от вторичной и потому явно незаконной, мог, несомненно, иметь некоторый успех в войсковых, особливо в гвардейских, частях. Надо учесть, что солдаты тогда служили в условиях жестокой военной дисциплины и казарменного режима в течение двадцати пяти лет. Уцелевшие в значительном числе от войн благодаря тогдашней слабой военной технике («пуля дура, штык молодец!»), связанные крепкой фронтовой традицией, сросшиеся со своими офицерами в победных походах, они были ревностными старыми верными служаками, солдатами-профессионалами. «Суворовский», а затем «александровский» солдат был предан царской власти безраздельно, всей душой, что и выявилось хотя бы в подавлении армией восстания Пугачева и других народных движений. Для таких служак присяга царю была действительно присягой, и они по своему служебному долгу могли пойти на отказ от присяги вторичной.