– Пап, они хорошие, – вступила в разговор Сашка, отставив кружку с недопитым чаем. – Ты разве не чувствуешь? Они нам помогут, как в сказке про Снежную королеву. Герде ведь тоже помогали, ну там разбойница, вороны и северный олень.

– Вот-вот, – поддержал девочку студент. – Мы вам тоже поможем. А Вован у нас – просто вылитый олень.

Сашка звонко рассмеялась, да и Милавин улыбнулся, глянув на сварливого, вечно чем-то недовольного мужичка.

Вернулся Иван. В руках он нёс набедренную кобуру с пистолетом, две снаряжённые обоймы, пластиковый цилиндр карманного фонаря и запаянную в целлофан карту Москвы.

– Вот, возьми. Вам это пригодится, – он передал свои подарки поднявшемуся ему навстречу Диме.

– Спасибо большое.

– Стрелять-то умеешь?

– Я – нет. Но Михаил работал в милиции. Думаю, он знает, как пользоваться этой штукой.

– Да? Ну, пойдём с ним поговорим. Заодно покажу на карте, где посёлок и как добраться.

Они вдвоём двинулись к пирамиде. На ходу Дима окликнул Михаила.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил у дочери Андрей.

– Хорошо. Уже всё прошло. А как ты?

– Тоже неплохо, – совершенно искренне кивнул Милавин. – Ты, правда, чувствуешь, что они хорошие?

– Конечно. А ты разве нет?

– Не знаю…

– Но мамино кольцо ведь не сжимается?

– Нет, – Андрей бросил взгляд на полоску белого золота, охватывающую безымянный палец. – Но оно не всегда работает.

– Папа, они – хорошие. И ничего нам не сделают.

– Доброе утро, – за разговором они не заметили, как подошла Людмила.

– Доброе.

– Здравствуйте.

– Не помешаю?

– Нет, конечно.

– Я смотрю, вы плохо спали ночью. Мы вам мешали своей болтовнёй? – женщина облокотилась на перила.

– Всё нормально. Это не из-за вас.

– Да? Ну ладно. А то извиняйте, если что.

– Вы тут ни при чём.

– Андрей… – на какое-то мгновение она задумалась, собираясь с мыслями. – Мы бы хотели попросить тебя кое о чём.

– Мы? – уточнил Милавин.

– Все, кто живёт здесь, на станции. Ну, то есть те, кто тут… обитает. Те, кто ещё при памяти.

Людмила суетливо достала из пачки сигарету, щёлкнула зажигалкой и закурила. На Андрея она не смотрела, повернувшись к нему в профиль.

– Я слушаю.

– Вы ведь рассчитываете вернуться обратно… к живым.

– Очень на это надеюсь.

– А ты бы мог встретиться кое с кем из наших близких и передать им письма?

– Письма? – Милавин растерялся.

– Да. Понимаешь, здесь ведь всё произошло так неожиданно. Никто из нас не думал, когда спускался в метро, что это навсегда. Я, например, перед уходом на работу разругалась с мужем. Мы с ним всё время ругались. Ругались и мирились, ругались и мирились, и так без конца. Такое уж нам выпало семейное счастье. А теперь я бы хотела помириться с ним в последний раз. Ну, и остальные тоже. Дима что-то написал матери, Владимир – дочкам. Михаил, Лена, Оксана, даже Жанна… В общем, всего семь писем. Ты их передашь?

Вот теперь Людмила обернулась к нему и сверху вниз посмотрела прямо в глаза. Для неё это было важно, безумно важно, важнее этого ничего не осталось.

– Передам, – ответил Андрей, поднялся на ноги и тоже облокотился на перила. – Там есть адреса или телефоны, к кому обратиться?

– Да, да, мы всё подписали. Вот здесь смотри, – она торопливо полезла во внутренний карман пальто и извлекла оттуда семь сложенных вчетверо тетрадных листов в клетку, по одному из краёв каждого тянулась бахрома оборванной перфорации. – Тут адреса и – кто вспомнил, конечно, – написал ещё мобильные телефоны. Но если без телефона, это ведь ничего? Ты ведь сможешь найти?

– Смогу. Обязательно найду, – Милавин взял письма из её мелко трясущихся от волнения рук. – Я передам.

Людмила вздохнула и смущённо отвернулась, наверное, поняла, как выглядит сейчас со стороны, и ей стало неловко.

– Спасибо тебе, Андрей. Огромное спасибо. От всех нас.

– Не стоит, всё в порядке.

– Ты не понимаешь…

– Я всё понимаю. Я передам.

Она снова обернулась к нему, ещё мгновение пыталась быть твёрдой и сильной, а потом вдруг что-то лопнуло внутри и грубоватая властная Людмила, которая умела одной короткой фразой погасить мужской спор в зародыше, шагнула к Андрею, обняла за плечи и совершенно по-бабьи ткнулась лицом ему в грудь.

– Я бы, наверное, тоже давно ушла. Растворилась бы на хрен в воздухе, как остальные, – услышал Милавин трясущийся от рыдания голос. – Но я так за него переживаю… Он ведь ничего не умеет, ни завтрак себе приготовить, ни постирать, ни погладить, ничего не может. Наша дочка, Катерина, она уже сама замужем и не сможет о нём заботиться. Как же он там один? Ему плохо без меня. А ещё, чего доброго, пить начнёт. Это совсем никуда не годится. Ему нельзя пить, у него же язва. Ты скажи ему… Скажи, что я запрещаю… Нет-нет, ему нельзя запрещать. Скажи, я прошу… я умоляю… чтобы он себя берёг. Скажи ему, обязательно.