Но ноги не слушались Андрея, и он снова завалился на асфальт. Поводырь опять рванул его на себя, взвалил на плечо и медленно побежал через мост, навстречу свету прожектора.

Милавин проваливался в темноту, грохот пулемёта и хриплое дыхание напарника удалялись от него, но вместе с ними уходила и боль. Он как будто падал в бездонный колодец, тьма обступала его со всех сторон, а окошко, через которое он видел окружающий мир, становилось всё меньше и меньше, пока не превратилось в крошечную и точку и, наконец, погасло.

Андрей просыпался тяжело, через силу и далеко не сразу. Он как будто выныривал из темноты, чтобы глотнуть воздуха, открывал глаза, замечал серый бетонный потолок или лампу в пластиковом патроне без всякого абажура. Но в следующее мгновение, ещё до того, как он успевал что-то понять, веки снова тяжелели, смыкались, и Милавин проваливался в бездну. Пару раз из темноты он слышал гул чужих голосов где-то рядом, но разобрать о чём говорят, а тем более заставить себя проснуться и увидеть этих людей Андрей не мог. Ватная мгла не отпускала его. Сколько это продолжалось, он не знал, но в какой-то момент темнота всё же отступила…

Милавин осознал, что лежит на спине, уткнувшись взглядом в низкий потолок, сложенный из бетонных блоков. Он осторожно повернул голову направо, увидел огромный эмалированный бак, накрытый крышкой, и железную кружку сверху, тут же понял, что очень хочет пить, но шевелиться не спешил. За баком расположились полки стеллажей, на них в беспорядке лежали инструменты: молоток, рубанок, ножовка, плоскогубцы; а также мотки проволоки, ножка от стула, кусок автомобильной покрышки, обрывки изоленты и ещё несколько баночек и склянок, среди которых в глаза бросилась пол-литровая бутылка с этикеткой «Скипидар» и жестянка из-под кофе, откуда торчали шляпки гвоздей. Стеллаж стоял вдоль стены, сложенной из тех же бетонных блоков, что и потолок.

«Подвал какой-то», – подумал Андрей, поворачивая голову налево. И тут же понял, что ошибся. Слева от него, метрах в трёх, были двустворчатые дощатые ворота, занимавшие всю торцевую стену вытянутого, наподобие пенала, помещения. Одна из створок была чуть приоткрыта.

«Гараж»

Он пошевелил руками – не связаны! – вцепился в лежанку, оттолкнулся и сел. Голова тут же закружилась, желудок судорожно сжался, всё тело скорчилось в рвотном спазме. Но Милавин сдержался. Некоторое время он просто сидел, закрыв глаза, и успокаивая собственное пищеварение. За воротами звякнуло металлом, и зажурчала вода, раздались влажные шлепки, а потом фырканье – кто-то умывался.

Андрей медленно развернулся всем корпусом влево, снял с себя шерстяной плед и спустил ноги с лежанки. Он был босым. Его ботинки стояли на полу, носки оказались засунуты внутрь. Милавин бросил взгляд на наручные часы, они показывали начало девятого.

«Интересно, сейчас утро или вечер?»

Борясь с новым приступом тошноты и головокружения, Милавин обул ботинки на босу ногу, а носки бросил на кровать. Тяжело встал на ноги, и тут ему показалось, что вот сейчас голова отвалится с плеч, настолько она была тяжёлой и непослушной. Андрей инстинктивно схватился за неё рукой и нащупал на лбу тугую марлевую повязку. Он провёл пальцами по правой стороне лба, там, где была рана от топора, здесь бинты были жёсткими и колючими от засохшей крови. Только теперь Милавин сообразил, что смотрит на мир двумя глазами. Кто-то смыл корку крови, залепившую вчера правое веко.

Андрей, осторожно ступая и шаркая незашнурованными ботинками по полу, двинулся вперёд. Устоять на ногах было тяжело, пришлось держаться за деревянный верстак, что шёл вдоль правой стены. Вдоль другой стены стояла брезентовая раскладушка, а поверх неё спальный мешок Ивана и его же рюкзак в изголовье. Увидев всё это, Милавин уже не удивился когда, распахнув створку, обнаружил перед гаражом голого по пояс напарника, склонившегося у деревянного столбика с подвесным умывальником.

Иван вынул изо рта зубную щётку, сплюнул белую от пасты слюну и поприветствовал его.

– Доброе утро!

Андрей не смог ничего ему ответить, глупо улыбаясь, он сполз по створке и сел на порог.

– Как себя чувствуешь?

– Погано, – вытолкнул из себя Милавин.

– Ну, это понятно. А как вообще?

– Издеваешься?

– Да нет, серьёзно, – Поводырь лишь немного скривил губы в усмешке. – Как лоб? Болит?

Андрей ещё раз пощупал засохший бинт и честно признался.

– Нет.

– Не против – если я посмотрю? – не дожидаясь ответа, Иван намочил уголок своего полотенца, что было переброшено через плечо, подошёл к Милавину и присел рядом на корточки. Он промокнул засохшие бинты полотенцем, и начал разматывать повязку. Андрей приготовился к резкой боли, когда срываешь марлю с открытой раны, но всё прошло на удивление безболезненно.

– Слушай, а ты молодец! – удивлённо констатировал Поводырь, закончив осмотр.

– Даже не плакал… – пока он находился на месте, головокружение и тошнота отступали, и можно было даже шутить.

– Нет, – абсолютно серьёзно откликнулся Иван. – У тебя всё зажило.

– Как это зажило?

– А так. Только шрам остался.

– Быть не может, – Андрей снова начал щупать лоб, но на месте вчерашней раны обнаружил лишь утолщение сросшейся кожи. – Как это?

– На Изнанке всякое бывает.