Шрифт:
— Где? Где они будут жить? — спрашивал мозг мой, снова и снова пытавшийся пробить наяву разорванный болезнью позвоночник.
— Негде, — отвечали скрюченные колени. — Нет места, — отвечали вывороченные локти…
— Есть! — восклицала она и подходила ближе. — Земля будет другая. Ты узнаешь.
Вот рот мой был открыт, издающий звуки:
— Кто?
— Мы все живущие сейчас, — почти пела она высоко.
И вопросы, вопросы червями распирали мозг:
— Где же? Где все жить будут? — да, да! это мой голос из моего сна…
Сейчас она появляется из-за дерева вся нагая и трепет, прежде охватывающий меня при виде женщины, другой трепет, духовный порыв поднимает с земли. Да! Я встаю, как когда-то во сне ощущая сильными ногами твердь земную, ощущая пульсацию вен в конечностях, сбирая огромной грудью, напрягшимся животом чистый хвойный воздух и иду по мягкой массирующей иглице за ней — женщиной моих снов…
— Твои строки, вот они — листья на ветру. Зачем, зачем всё это было нужно когда-то? — она бросает бумажные листы, и они исчезают вместе с листьями осени.
И я удивленный и радостный спрашиваю ведущую:
— Осень?
— Осень прошлой жизни людской. Всё в прошлом, всё в прошлом, в прошлом…
И листья, и ветер, и снег, и — солнце вокруг водят хороводы. Мягкие, нежные, как женские руки гладят тело моё эти стихии.
— Ты думаешь это осень? Или зима? Или… — говорит она впереди.
— Не знаю, — не знаю я.
— Нет уже времён года. Ничто на нашей планете не меняется уже.
— Земля остановилась? — не верю я.
Она смеётся разноцветной трелью, и ветер шепчет слова:
— Другая вселенная, другая Земля, другой мир…
— Какой? — я спрашиваю ветер.
Он трогает мои волосы тихим шелестом и проносится вихрем, оставляя мне на ладони тающие снежинки.
Дева останавливается и обнимает меня теплом своим, мягкостью, сравнимой с пухом безвесомым и огоньки щекотливые проскакивают меж нами, взлетают, рассыпаются на многие другие и исчезают, оставляя место следующим.
— Кто ты? — спрашиваю я Деву свою.
— Я — эхо твоё, — поёт она и целует, целует трепетно в губы, заставляя молчать, и говорит, говорит, говорит. — Плоть от плоти. Ты помнишь время — сотни раз с тех пор Земля кружилась вокруг светила. Ты помнишь город — ожерелье прудов и парковые ковры. И ты, весело бегущий в детский сад, где зло поджидало тебя.
— Болезнь? — кричу я, вспоминая.
— Она залезла тебе в спинной мозг и связала тело.
— Я — калека, инвалид! — реву я сквозь ветер, ощущая прошлое.
— И мать, — продолжает она, — отказавшаяся лечить из страха смерти твоей.
— Пункция, — пролетает перед глазами слово.
— И ты, пишущий глазами…
— Я — поэт!
— Да! — отвечает она. — Вспомни, что ты писал мне! — и говорит, говорит. –
Разбилось зеркало, осколки Поймали небо на полу. Наветы, слухи, склоки, толки Смешали вместе свет и мглу. И ты, прекрасная, смотрела На монохром пустой стены. Без отражения нет тела, Без света солнца нет луны.— Я помню, — вспоминаю я строки, и продолжаю сам. –
Ты помнишь, разве было это Чередованье дней, ночей, Зашитых в отраженье света Эмоций, жестов, лиц, страстей. Цветных одежд и глаз движенья В объятиях желанных тел. Любови вечной воздаренья Букетов мыслей, слов и дел. Крещенья, свадьбы, похороны, Цветы, расчёстки, простыня. И смех, и плач, и крики, стоны, Здесь только не было меня…— И меня, твоей жены и помощницы, прожившей с тобой годы земные, — прерывает Дева.
— Тебя звали… — вспоминаю я имя её.
— Не надо, — обрывает она. — Имени нет.
— Жена, — вспоминаю я образ женщины рядом и не нахожу сходства. — Ты изменилась! — восхищаюсь я. — Ты стала красивее, ты стала моложе, ты стала…
— Все становятся другими, — останавливает она мою лесть и показывает на поле, усеянное костями человеческими. — Все оживут, как мы…