Шрифт:
Дети не пошли.
— Что ж вы делаете-ка, нехристи! — заголосила она, то ли на детей, то ли на взрослых. — Креста на вас нет, ужо проклятие кликаете на себя. Шутки шутите? — то грозила пальцем, то почему-то к удивлению всех, крестилась. — С этим не шутят! Мало того, что церквы позакрывали, да ещё кощунствуют. Но камень, который отвергли, сделается главою угла, — и начала ворчать что-то невпопад про загробный мир, про ад и чертей, про Бога и Православную церковь.
— Хватит, тётка, орать на ветеранов отечественной войны! — рявкнул на неё капитан, — Чему детей учишь!
Учительница как опомнилась, взяла двоих детей за руку и повела к школе.
— А мы тоже такие будем? — спросила у неё Рима, когда они уже подходили к школе.
— Нет, Рима, мы, вы такие не будете, — ответила девочке.
— Это только буржуи такие бывают страшные, потому что рабочий класс угнетали, — утвердила Рима. — А какие мы будем, когда умрём? — спросила она.
Учительница ничего не ответила на это.
— Красивше, конечно, — сама ответила девочка. — Но всё равно нас закопают, и никто красоту нашу не увидит.
— Не красивше, а красивее, — поправила учительница. — Отстань, Рим! — крикнула на неё. Все умрут, никого не останется на Земле. А потом, потом, — замялась она, — все воскреснут, кто — для вечной жизни, а кто в погибель, — почему-то непедагогично и шёпотом сказала.
Грузовик завёлся и капитан, наскоро докурив папиросу, сел в кабину. Полуторка поехала. Капитан достал медальон, открыл и его взору на одной половинке предстал маленький портрет молодой красивой женщины с зачёсанными назад в хвостик волосами. На другой половинке медальона была золотая гравировка: «Деду И. Баташову отъ внучки Дарии»
Капитан что-то зло пробурчал, высунул в окно кабины руку с медальоном и выкинул его в пруд.
— Серебро — не золото, — сказал шофёру. — Чёрт, а! Не густо! Ну что за люди были, золотишка в гроб не положили, а ещё эксплуататоры. Сколько времени потерял на этого покойника, лучше бы к зазнобе сходил.
— Куда? — спокойно спросил солдат за рулём.
— А? — не понял сначала капитан. — А на закрытое кладбище рядом с тринадцатым детским садом, то есть с бывшей малой церковью, то есть… в общем, ты понял, — сказал он шофёру. — Закопаем там втихую барина. А после за картошкой поедем. Начнём на эту зиму, на вечную русскую зиму запасы делать.
КОРОВА
Всё началось ночью. С того, что в панельном доме № 34 на улице Гоголя на первом этаже дядя Ваня пошёл в туалет. Собственно, и пошел-то он в туалет, потому что проснулся от скрипа пола на втором этаже, потому что соседи на втором этаже тоже пошли в туалет, проснувшись от скрипа пола на третьем этаже, где в свою очередь проснулись от такого же скрипа на четвертом, на котором проснулись от скрипа кровати на последнем.
Весь стояк заходил сонно, заскрипел дээспэшными плитами пола, забурлил санузельной водой и облегченно лёг в объятия морфея.
Только дядя Ваня никак не мог уже заснуть, крутясь на пружинном диване подле сладко храпящей супруги и легонько матерясь про себя.
А тут ещё кот заскрябал — тоже нужду справил.
Дядя Ваня встал и прошёл опять в туалет, вытряхнул из кошачьего корытца в унитаз сырые газетные обрывки, в ванной помыл его и отнес обратно в туалет. Взял газету и начал рвать её в корытце, прочитав в ней при этом:
«…можно как угодно относится к первому президенту России, но самое главное — он дал свободу…»
— Свободу Юрию Деточкину! — почему-то вырвалось шёпотом у дяди Вани из фильма и он добавил ещё тише. — Свободу Ходорковскому! — задумался, отрывая бумажки, кидая в кошачье корытце. — И этому… Лебедеву.
А на клочке дальше прочёл ещё:
«Кроме того, в заслугу Б.Н. можно отнести: трансформация страны происходила относительно спокойно, развал КПСС, создание многопартийной системы, создание СНГ, либерализация экономики, наполненные товарами прилавки магазинов, развитие рынка СМИ, вхождение России в Большую восьмёрку.
Отрицательная заслуга Ельцина в том, что…»
Дальше газета была оторвана.
Дядя Ваня фыркнул на сидевшего подле и наблюдавшего за уборкой своего туалета кота и пошел на кухню — покурить.
Закурив всё ещё продававшийся в новой России, но уже не того, советского качества «Беломор канал», он чихнул. Потом ещё раз и, немного погодя, ещё.
Посопев носом, вытерев нос ладонью, потом обтерев руку о трусы, дядю Ваню осенило, что чихал он не по своему желанию, а по законам тела своего. Следовательно, задумался он, выпуская в форточку дым, тело властно над ним, что в свою очередь свидетельствует об отсутствии свободы личности.