Маленькими ножницами Александр Павлович надрезал край конверта и извлек из него плотный лист бумаги. Глаза побежали по строчкам:

«Мой брат, благодарю ваше императорское величество за любезное внимание ко мне в продолжении последних трех месяцев. Я запоздал написать вам, потому что сперва хотел сделать это из Вены. Но затем я решил написать только тогда, когда прогоню австрийскую армию с левого берега Дуная. Битва при Ваграме, о которой флигель-адъютант вашего величества, бывший все время на поле сражения, может дать вам отчет, осуществила мои надежды…»

Если бы только раздражение исходило из каждой Наполеоновой фразы — все содержание письма являло собою ничем не скрываемое чувство превосходства перед тем, кому оно было адресовано.

«Да, брат мой, — как бы выговаривал Александру французский император, — у вас было время писать мне, потому что вы ничем серьезным не были заняты по сравнению со мною, но даже пальцем о палец не ударили, чтобы мне помочь. Я же постоянно находился в ратных заботах и не имел возможности, в отличие от вас, заниматься выражением сердечных чувств. Даже одерживая победы, я не считал нужным о них разглагольствовать, а как человек дела и долга написал вам лишь тогда, когда поставил окончательную точку в предприятии, за которое взялся, — полностью разгромил Австрию».

«Что ж, — усмехнулся Александр Павлович, — каждый из нас остался при своих, вернее, добился того, что считал необходимым. Можно даже сказать, что я достиг большего — Наполеону, как он ни старался, не удалось втянуть меня в войну на своей стороне и заставить меня таскать для него каштаны из огня.

Если уж говорить честно, ваше величество, не просто Австрию вам хотелось поставить на колени, а вперворядь меня и Россию сделать во всем подвластными вашим высокомерным замыслам. Да видит Бог — сорвалось! Отсюда и ничем не прикрытое ваше раздражение в письме, и военная победа для вас вроде бы триумф пополам с горечью.

Однако, величаемые любезным братом, будем и далее играть по предложенным правилам, полагая на первом плане, как и ваше императорское величество, свой собственный интерес».

Взгляд, оторвавшись от листа, остановился на ладной, исполненной отменного здоровья фигуре стоящего перед ним офицера.

— На тебе, Чернышев, никак лента ордена Почетного легиона — высшей награды Франции?

— Так точно, ваше величество, был удостоен самим императором по завершении Ваграмского сражения.

— Как бы я желал быть отмеченным такою же наградой из рук великого полководца на поле сражения! — произнес царь и тут же — без перехода: — Ты ведь был постоянно с ним рядом в течение всей кампании. Я читал твое донесение о битве при Эсслинге и Асперне, когда, как ты писал, только ореол славы Наполеона не позволил назвать поражение поражением. Я правильно тебя тогда понял? Ну, а Ваграм, — это полная его удача?

— Совершенная, ваше величество! — не скрыл восхищения Чернышев. — Неприятель ожидал наступления французов с той стороны, где они остановились в прошлой битве. Однако Наполеон, выйдя с заранее укрепленного острова Лобау, быстро поменял фронт и всей силой обрушился на австрийцев с направления, где они менее всего предвидели натиск. Причем, впервые здесь полководец применил таран. Он построил в каре двадцать шесть батальонов и этой живой стеною прорвал центр австрийской армии. А далее противнику ничего не оставалось, как бежать. Сия битва, полагают в Наполеоновой главной квартире, по своей грандиозности превосходит самые выдающиеся победы Наполеона. Со своей же стороны, если мне будет позволено вашим величеством, я бы добавил: весь ход австрийской кампании — для нас, русских, отменная наука.

— Вижу, ты доволен тою ролью, которую я тебе поручил. Доверие мое ты исполнил с честью и с несомненною пользою. Потому и я тоже нашел необходимым отметить тебя наградою. Помнишь мое обещание, которое в свое время я тебе дал? Отныне ты — мой флигель-адъютант. Указ о том уже скреплен моею подписью. А сие звание, как ты понимаешь, переводит тебя как бы в еще более значимый ранг — пребывать в полном моем доверии. Посему и роль для тебя определяю новую — посылаю тебя к императору Австрии.

Чернышев с обостренным вниманием вслушивался в то, что говорил ему государь. Поручение, в самом деле, давалось ему непростое — выступить перед двумя императорами не столько представителем русской армии, сколько посредником в переговорах о мире.

— В своем последнем донесении ты, Чернышев, открыл себя с неожиданной стороны, которую я в тебе, признаться, не подозревал, — сказал Александр Павлович. — Это качество дипломата. Так вот новое поручение потребует от тебя в полной мере проявить сию способность. Тебе следует уверить императора Франца в моей к нему полной дружбе и, не вызывая ни малейших подозрений Наполеона, постараться, сколь только возможно, оказать влияние на него, чтобы условия договора с Австрией не оказались для нее слишком тяжелыми.

Второй раз за последние пять лет император Франц, отдавая свою столицу Наполеону, вновь вынужден был искать пристанище.

Однако теперь это был не дом случайного пастора, а древний замок Тотис в забытом уголке, куда не дошли еще французские солдаты. Когда-то сия цитадель вместе с Шенбруннским дворцом в Вене считалась оплотом всех австрийских императоров — наследников священной Римской империи.

После Аустерлица, лишив Австрию многих ее исконных провинций, Наполеон сшиб с ее головы и старейшую в Европе корону. С тех пор австрийский император перестал величаться хранителем римского престола, а считался лишь скромным монархом австрийских пределов.