— Кто ты такой, ничтожный, чтоб судить Его дела? — возразил голос за дверью. — Было сказано: «Что высоко у людей, то мерзость перед богом» [42] и ещё: «Вынь прежде бревно из твоего глаза» [43] .

— «Не может древо доброе приносить плоды худые, ни древо худое приносить плоды добрые» [44] , — мгновенно отозвался травник. — «По плодам их узнаете их» [45] . Плоды твоих трудов, монах, висят по всей стране.

Пальцы его двигались с лихорадочной быстротой, иголка так и мелькала в руках; он уже несколько раз глубоко укололся, меховое брюхо волынки покрыли кровавые пятна. Это было странно и нелепо, всё, что здесь сейчас происходило: этот дом, Жуга, латающий волынку, голоса солдат за дверью… Травник словно бы нарочно дразнил гусей и увязал всё глубже в этой ужасающей полемике. Он как будто принял какое-то решение, для него очень важное, и теперь с твердолобостью горца двигался к этой неведомой цели. Ход мыслей Золтана не поспевал за ним; зачем Жуга всё это делает, было ему совершенно непонятно. Однако отвертеться им троим теперь не удалось бы при всём желании.

А впрочем, вдруг подумалось ему, так и так — не удалось бы.

— Кто имеет уши слышать, да слышит, — продолжил между тем свои увещевания брат Себастьян. — Я вижу, ты знаком с Писанием. Тогда ты понимаешь, что сам вынуждаешь меня идти на жестокость. «Почему вы не понимаете речи моей?» — вопрошал иудеев Иисус, и отвечал же им так: «Потому что не можете слышать слова Моего» [46] . Если человек стал глух душой ко слову Божию, то что могу поделать я? Ведь сказано: «Если же раб тот, будучи зол, скажет в сердце своём: "Не скоро придёт господин мой", и начнёт бить товарищей своих и есть и пить с пьяницами, — то придёт господин раба того в тот день, в который он не ожидает, и в час, в который он не думает, и рассечёт его, и подвергнет его одной участи с лицемерами; там будет плач и скрежет зубовный.» [47]

— Это только вы видите в своей пастве рабов, а вовсе не бог, священник, — ответил на это Лис. — Он звал своих прихожан, тех, кого он учил, друзьями: «Вы друзья мои, я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его» [48] . Вы учитесь, так почему вы всё ещё рабы?

— Что же тогда свято для тебя, если не бог?

— Жизнь, — сказал Жуга, в который раз осматривая волынку. — А для тебя, похоже, смерть.

— Спасение души важнее смерти, — возразил ему монах. — Мы не просто пастыри, мы врачи, хирурги. Та боль, которой ты меня так попрекаешь, исцеляющая боль. Бо сказано: «Сберёгший душу свою, потеряет её; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт её» [49] .

— Ну да, монах, ну да. А смерть — важнее жизни. Ergo: чтобы спасти человека, надо прежде убить человека. Ты говоришь: «chirurgus sum» [50] , но за ножом хирурга следует выздоровление. А за твоим — что?

— Мы врачуем души… — начал было монах.

— …и уничтожаете тела, — безжалостно закончил травник. — Не говори такие вещи лекарю, монах. Смерть — это совсем не то, что ты о ней думаешь. Я знаю её слишком хорошо, я столько жизней вырвал из её клешней, что она меня уже, наверно, ненавидит. Убивая, ты никого не спасёшь. Себастьян?

— Что?

— Нам нипочём друг друга не переубедить. Твой бог — это не мой бог. Тот бог, каким ты его себе представляешь, в моём понимании — мой злейший враг.

За дверью долго молчали.

— Я не знал, что всё зашло так далеко, что ты так глубоко увяз в трясине зла, — сказал, наконец, отец Себастьян. Голос его был полон горечи. — Его величество король милостив. Ты ещё мог бы получить прощение.

— Я не слыхал ещё, чтобы король кого-нибудь простил, — отрывисто бросил травник. — Он слишком любит нас, простых фламандцев, чтобы просто так отказываться от наших денег и от нашего имущества. Да и вашему святому братству ведь тоже кое-что перепадёт, не так ли?

— Ты хуже мавра и иудея. Мне не придётся долго доказывать твою вину, несчастный еретик. Молись, чтобы тебя сожгли, как можно скорее… Ломайте дверь.

На дверь, и без того сегодня пострадавшую, опять обрушились тяжёлые удары. Петли ощутимо поддались, и даже стол немного сдвинулся. Похоже, что нападавшие и в самом деле где-то нашли бревно. Золтан с беспокойством снова покосился на Жугу.

— Она устоит? — спросил он.

— Не знаю, — травник покачал головой, прикрыл глаза и повёл перед собою открытой ладонью, как будто ощупывал невидимую стену. Покачал головой: — Теперь — уже не знаю. Похоже, что щит оказался не так крепок, как я думал. Или…

Он опять сосредоточился и вновь пощупал воздух.

— Или — что? — переспросил его Хагг.

— Или мне кто-то мешает, — отрезал травник. — Кто-то ставит встречное заклятие. Но сейчас не об этом забота. Вино ещё осталось?

— Да… Но при чём тут…

— Налей мне.

— В кружку?

— Ну не в поднос же!

— Шайтан тебя знает… — Золтан подчинился. — Дальше что?

— Дай сюда.

Из-за грохота им приходилось постоянно перекрикивать друг дружку. Фриц оказался где-то между ними и теперь со всё возраставшим нетерпением и беспокойством ждал, что будет дальше.