— Я не сказала вам ни слова неправды, — тихо и мягко проговорила Ксения. Юдинская ладонь, теплая, широкая, ласково прошлась по ее щеке и задержалась на подбородке. От его пальцев пахло табаком, а ладонь была шершавой и бугристой и на холодной щеке показалась обжигающе-горячей. Юдин молча, только глазами простился, в два шага переметнулся через газон и вскочил на подножку подошедшего трамвая. Резкий встречный ветер отшвырнул полу его пальто. На тонком слое снежной крупы остались отпечатки ботинок. Худой долговязый парень след в след перескочил газон за Юдиным, и следы стали чужими.

Ксения представила, как Юдин стоит на ступеньке вагона за красной дверцей, плотно стиснутый со всех сторон по-зимнему одетыми и неуклюжими людьми, как морщится от тесноты, как нетерпеливо спрыгнет на своей остановке и пойдет тяжеловатым широким шагом по скрипучей снежной крупе. Где-нибудь он снова или срежет угол, или посмеется над красным глазком светофора. Кто-то незнакомый прошагает по его следам, за ним еще и еще. Но ведь останется и его след, его, и ничей больше, на который ляжет снег, чистый и звонкий, укроет до самой весны от изменчивых зимних ветров.