Тогда, в первый раз, ему послышалось «кофр эпиорна» [41] , что показалось более внятным, более точным и даже роскошным.

Вскоре он увидел эпиорниса и динорниса на гравюрах.

От этого школьного года у него не осталось никаких других привычек, кроме увлечения, подражательного, деревянными ножичками для бумаги, которые он называл более абстрактно ножами.

Их ему вырезал нотариус, а сам он украшал их и совершенствовал, несомненно по образу пилы живой, прожорливой и творчески заостренной, которая, с высоты жердочки красного дерева являла себя восхищенному взору: от зубчиков мелких, через изгиб изощренный, до зримого на обороте, у самого острия, слова тесак.

Как-то раз он провел всю вторую половину дня в прострации после сладких страданий, лежа плашмя перед пучками розог и ужасающим ликом Отца Бичевателя.

И добрую часть вечера подстерегал — теребя деревянное орудие пытки под диваном, на котором прикидывался спящим, — своего товарища Кзавье, чьи родители общались с нотариусом.

А окончательное воспоминание о классе Самых Младших схематически свелось к Кзавье, — черты, стираемые эскизной подменой X [42] , что к похоронам у ворот бледнеет на полотнах под человечьими черепами:

Эта Меккербак, эта Зиннер, эта…

ЭТА СМЕРТЬ.

Когда ему исполнилось пятнадцать лет, Госпожа Жозеб (точный образ его матери до этой даты в памяти не сохранился) во время каникул — через заросли древовидных папоротников — отправилась его повидать.

Поскольку в доме нотариуса для Эмманюэля, уже юноши, подходящей комнаты не нашлось, Жозеб одарил парижского пансионера вольным двухмесячным жильем на одной из своих ферм, которая — как и большинство ферм, — была просторна и могла уместить несколько замков.

Посреди парков, на холмах.

Обрабатываемые склоны и долина к морю классическим образом уподоблялись разноцветно залатанным рабочим суконным штанам, которые для демонстрации тех самых заплат, словно дерево, растянулись бы вверх тормашками.

В глубине развилки — кущи каштанов, скрывающие свои корни в папоротнике.

Варии, на ее пологом пути, встречались лишь растения и животные.

Все — небезопасные.

На плато, перед спуском, утесники с золотыми цветами в оправе — камень в обмен на металл — с изумрудными шпильками.

Дрок, менее агрессивный, но искусственно пчелами укрепленный.

Терновника иглы, солнцем очищенные от мха, как огневые длинные копья в пепле компоста.

Мокрицы, тщательно облаченные в латы.

Жучки-карапузики цвета траура плевались кровью, словно разбрызгивая свежие мозги.

Шипам и огням — косогористый холм все заострялся — на смену пришли мечи шпажника, осока и путанная витиеватость корней.

Лягушек не было видно, она не слышала, чтобы они плюхались в лужи, да и воды поблизости не было.

Трава и земля подражали чавканью тварей.

Так скрипела бы губка, если б вода — как бусины четок, отмеряющих смерть принца Парвиза [43] , — превратилась в сгустки текучего зла.

Вария шла, будто по старой широкой кровати, которая с каждым шагом-скачком выдает все потрескивания, заключенные в деревянные стенки шкафов.

— Эмманюэля на ферме нет, он отправился к морю.

Крестьянин, вернулся к себе, а Вария — в кров свой пустынный.

…Затем папоротники, что сабельные букеты, разложенные по поверхности гербария, распределенные по росту, как ладони раскрытые, а значит способные и сжиматься; как ощетинившиеся косами телеги, которые не двигаются, но заполняют собой все пространство вогнутого коридора, по которому приходится идти.

А еще, как перчатка, играя мышцами — подобно осьминогу, сплошь утыканному пустулами.

Которые вовсе и не пустулы, а споры: технически, индузированные сорусы.

Безобидные.

Но видные.

Страх, от которого невозможно отвлечься, — есть всячески декорированная безобидность.

Затем, в подстилке из мха, под дубами, престранными яйцами — грибы-дождевики.

Вария осмелилась ступить на один из этих мешков ядовитых, еще более мягкотелых, чем веко.

Яйцо птицы Рух смертоносной [44] с тупого иль острого конца надлежит разбивать?

Она вспомнила, что плаун [45] , в театрах, вспыхивает при появлениях и исчезновениях через подвижную часть сцены.

ВОЛКИ.

Снуют не иначе как по сухой листве.

А на земле только мох.

Но если была бы сухая листва, то было бы слышно, как снуют по сухой листве!

В лесу без солнца Страх также плохо улетучивается, как и в закрытом доме.