Жарри Альфред
Шрифт:
Не медля, — так быстро, что все произошло еще до того, как Эмманюэль смог обдумать причину поступка, — она кидается на грудь мужчине, плохо сбитому и ощутившему себя вдруг солдатом.
Словно шлепок от шага — ее каблучок не пугается лужи — она целует его в уста, прямо в губы.
X
Скреплено желтым воском [54]
А вечером, когда, по своему обыкновению, нотариус, заправившись бутылочкой светлой настойки, убаюкивал пищеварение, в отдаленной своей мастерской, вплоть до самой зари, мерно орудуя лобзиком в зарослях арабесок красного дерева, которые он изводил и возвращал к жизни, Эмманюэль и Вария без предисловий и объяснений встретились снова.
54
финальная формулировка королевской привилегии на издание книги, фигурирующая в частности в разрешении «Третей Книги» Ф.Рабле.
И если уста их слились, как на зеркальную гладь присевшее насекомое со своим отражением, то для того, чтобы удержать — поэзию прочь — от падения изнемогавшие в неге тела.
И если их руки сплелись, замыкая окружность ласки, то для того лишь, чтоб сжать всю невозможность присутствия их совместного до густоты, коей не миновать действительности.
К тому, на что они не могли решиться, к чему склонял шепот морской меж створок их известкового ложа, они все равно пришли, вторя звукам прихотливых рулад Птицы нотариуса с клювом ажурным.
Они, два гибких и зябких белых зверька, — ибо что еще может сравниться белизной с мехом зимним животных неразоблачаемых, не будь то человечья кожа, — в объятиях под покровом розового вереска кружев.
Плащом Варии оба накрыты.
Это значит, что он не облачает ее отныне.
И то, что скоро Эмманюэль замерзнет без одеяла.
Головки горностаев с мордочками, порозовевшими от вереска, поджидают в зарослях, острые, настороже.
Осторожность маленькой бестии способна развеять даже гнев Жозеба, как бесстыдство юнца может с пути совратить прохожих.
И действительно, на нее многие оборачиваются.
Вария бела той сверкающей белизной дев, в которых вовсю расцветает Гольфстрим.
Цветы как из лейки пьют теплые волны — иллюзия тропиков.
Она бела, как бледные камни цветные.
Молочного топаза, лилового рубина, мертвого жемчуга порошковая смесь.
Как плоды из сада Алладина, что не успели созреть.
Если они и зелены на вид, то лишь потому, что небо — темно-пунцово.
Шевелюра — черна до фиолетовости епископальной [55] .
55
Епископальный фиолетовый — т. е. ярко-фиолетовый, поскольку традиционный головной убор римско-католического клира, пилеолус (лат. pileolus, от pileus — шляпа, кепка), который носит епископ — фиолетовый (у папы — белый, у кардинала — красный, у аббата — черный).
Существуют морские епископы [56] , что растворяют свои аметисты [57] в лобзании, совершая конфирмацию волн.
Кожа казалась бы темной, несмотря на этот контраст, при строгом наличии пушка, как намытая галька и торсы витые сирен.
Когда она обнимает Эмманюэля, ее подмышки мигают всеми своими ресничками, словно кисточками, что пытаются сепией воздух окрасить.
Где-то вдали — чешуйки морских зверей.
Мертвые жемчуга…
56
Морской епископ или рыба-епископ — вымышленное морское чудовище, о котором упоминали натуралисты XVI века, в частности Белон, Ронделе, Геснер. Согласно описанию Паре, чудище было «в чешуе, с митрой и украшениями понтифика». Гравюру с изображением монстра из книги Гийома Ронделе (Rondelet, Guillaume. Libride piscibus marinis, Lugduni: apud Matthiam Bonhomme, 1554) Жарри воспроизвел в № 5 журнала «Имажье» (L’Ymagier).
57
Аметист — главный камень в перстне католических епископов, одно из названий аметиста (от франц. pierre d’'ev^eque) — «камень епископа».
Господин Бог вновь их нанизывает — вот ожерелье.
Эмманюэль пробил витраж — головой, словно клоун в скафандре, — аквариума на вокзале Сен-Лазар.
Лицеист времен каникулярных наездов вырос в своем Кондорсе.
Он — ростом с Варию, которая выглядит гибкой бестией еще и потому, что она высока.
Но все-таки кажется ниже, чем рядом с нотариусом-недомерком.
Когда они укусили друг друга и мгновенно отпрянули, дабы увидеть в глазах блаженство; груди одной — отпечаток груди другого.
Точное наложение двух треугольников.
Ведь Господин Бог на печать Триединства обладает наследственным правом!
Они отстраняются, как раскрывается книга.
Как белые бакенбарды нотариуса, с той только разницей, что тот никогда их не сводит.
Созерцают друг друга.
Пальцы Варии щупают плечи Эмманюэля.
Она пробует разобрать, где сочленяются крылья Амура.
Их полет, возможно, столь быстрый — как у macroglossae fusiformes и stellatarum [58] , приколотых на витринах спальни, — что заметна лишь дымка.
58
Macroglossum stellatarum — языкан обыкновенный, подсемейство бражников (sphingidae) семейства чешуекрылых: крупные или средней величины бабочки с длинными и узковатыми передними крыльями и короткими задними крыльями.
Но вдруг что-то черное — банальность или фатальность темного диска после разглядывания солнца — как из двойного кувшина [59] , выпало из зениц Эмманюэля и запало в зеницы Варии.
Осадок Любви, что есть Страх.
Вария дрожит как под снегом, как ночью, когда снег видится черным.
— Уходите! Я вас умоляю! Позвольте же мне уснуть одной!
Что я вам сделала?
Ее голос надломан до клекота.
— Сжальтесь же надо мной!
59
guedoufle (старофр.) — сосуд с двумя горлышками и двумя емкостями, в одной из которых хранили масло, а в другой — уксус. Неоднократно встречается у Ф. Рабле.