Избранное
вернуться

Эренбург Илья Григорьевич
Шрифт:

1945

264. «Когда она пришла в наш город…»

Когда она пришла в наш город, Мы растерялись. Столько ждать, Ловить душою каждый шорох И этих залпов не узнать. И было столько муки прежней, Ночей и дней такой клубок, Что даже крохотный подснежник В то утро расцвести не смог. И только — видел я — ребенок В ладоши хлопал и кричал, Как будто он, невинный, понял, Какую гостью увидал.

1945

265-267. 9 МАЯ 1946

1. «О них когда-то горевал поэт…»

О них когда-то горевал поэт: Они друг друга долго ожидали, А встретившись, друг друга не узнали На небесах, где горя больше нет. Но не в раю, на том земном просторе, Где шаг ступи — и горе, горе, горе, Я ждал ее, как можно ждать любя, Я знал ее, как можно знать себя, Я звал ее в крови, в грязи, в печали. И час настал — закончилась война. Я шел домой. Навстречу шла она. И мы друг друга не узнали.

2. «Она была в линялой гимнастерке…»

Она была в линялой гимнастерке, И ноги были до крови натерты. Она пришла и постучалась в дом. Открыла мать. Был стол накрыт к обеду. «Твой сын служил со мной в полку одном, И я пришла. Меня зовут Победа». Был черный хлеб белее белых дней, И слезы были соли солоней. Все сто столиц кричали вдалеке, В ладоши хлопали и танцевали. И только в тихом русском городке Две женщины, как мертвые, молчали.

3. «Прошу не для себя, для тех…»

Прошу не для себя, для тех, Кто жил в крови, кто дольше всех Не слышал ни любви, ни скрипок, Ни роз не видел, ни зеркал, Под кем и пол в сенях не скрипнул, Кого и сон не окликал, — Прошу для тех — и цвет, и щебет, Чтоб было звонко и пестро, Чтоб, умирая, день, как лебедь, Ронял из горла серебро, — Прошу до слез, до безрассудства, Дойдя, войдя и перейдя, Немного смутного искусства За легким пологом дождя.

1945

268. «Умру — вы вспомните газеты шорох…»

Умру — вы вспомните газеты шорох, Ужасный год, который всем нам дорог. А я хочу, чтоб голос мой замолкший Напомнил вам не только гром у Волги, Но и деревьев еле слышный шелест, Зеленую таинственную прелесть. Я с ними жил, я слышал их рассказы, Каштаны милые, оливы, вязы — То не ландшафт, не фон и не убранство; Есть в дереве судьба и постоянство, Уйду — они останутся на страже, Я начал говорить — они доскажут.

1945

269. «В печальном парке, где дрожит зола…»

О, дайте вечность мне, — и вечность

я отдам

За равнодушие к обидам и годам.

И. Анненский
В печальном парке, где дрожит зола, Она стоит, по-прежнему бела. Ее богиней мира называли, Она стоит на прежнем пьедестале. Ее обидели давным-давно. Она из мрамора, ей всё равно. Ее не тронет этот день распятый, А я стою, как он стоял когда-то. Нет вечности, и мира тоже нет, И не на что менять остаток скверных лет. Есть только мрамор и остывший пепел. Прикрой его, листва: он слишком светел.

1945

270. ФРАНЦУЗСКАЯ ПЕСНЯ

Свободу не подарят, Свободу надо взять. Свисти скорей, товарищ, Нам время воевать. Мы жить с тобой бы рады, Но наш удел таков, Что умереть нам надо До первых петухов. Нас горю не состарить, Любви не отозвать. Свисти скорей, товарищ, Нам время воевать. Другие встретят солнце И будут петь и пить, И, может быть, не вспомнят, Как нам хотелось жить.

1946

271. «Во Францию два гренадера…»

«Во Францию два гренадера…» Я их, если встречу, верну. Зачем только черт меня дернул Влюбиться в чужую страну? Уж нет гренадеров в помине, И песни другие в ходу, И я не француз на чужбине, — От этой земли не уйду, Мне всё здесь знакомо до дрожи, Я к каждой тропинке привык, И всех языков мне дороже С младенчества внятный язык. Но вдруг замолкают все споры, И я — это только в бреду, — Как два усача гренадера, На запад далекий бреду, И всё, что знавал я когда-то, Встает, будто было вчера, И красное солнце заката Не хочет уйти до утра.