За время совместной службы майор трижды просил у Зимникова возможности отправиться в самое пекло, чтобы искупить вину. Вину перед самим собой, перед совестью, вынужденной пойти на сделку с механической целесообразностью. Полковник сумрачно отвечал: «Запрещаю самоубиваться. Пригодишься».

До сего дня.

— «Мне нужно время» — говорил Зимников. — «Хотя бы несколько часов, лучше всего — до вечера. Вряд ли они начнут новую ночную атаку, с неподготовленных позиций и в расстроенных порядках. Выиграть время сейчас можно только одним способом».

Гревнев кивнул, не произнеся ни слова. Окружающее обрело какую-то особенную остроту, скрытый ранее смысл. Клонившееся к закату солнце, теплое, доброжелательное ко всем людям, независимо от цвета знамен. Легкий ветерок, овевающий лица. Запах свежеразрытой земли — неизменный спутник возводимых в чистом поле оборонительных рубежей. Голоса людей, перебрасывавшихся резкими, отрывистыми командами. Хрип рации, по которой связист пытался выйти на командование фронта, пока не протянули телефонную линию. Даже лежащая на столе стереотруба и антигазовая маска с мутноватыми стеклами казались исполнены особого значения, как предметы, которые пока не нужны, но очень скоро станут жизненно необходимы.

— «Сбей их фланг» — приказал полковник, четко и ясно, но так, словно каждое слово было сизифовым валуном. — «Заставь поверить, что это полноценный контрудар и от…».

Зимников замолчал. Наверное, он хотел добавить формальное «и отходи», но в последний момент передумал, не желая унижать себя и майора заведомой ложью. В таких обстоятельствах и с таким приказом не может быть никаких «отходи». Полковник выписывал разведчикам билет в одну сторону, и все это понимали.

— «Сделаем, Захарыч. Сделаем» — просто сказал Гревнев, без всяких «так точно», переходя на «ты». Идущий на смерть заслужил такую привилегию, и комбриг молчаливо признал за ним это право.

Не было возможности организовывать правильный бой атакующей батальонной группы, поэтому майор выбрал «классику» — боевой порядок в одну колонну с выделением боевого охранения. Разведчикам улыбнулась удача, и немного подыграл противник, который, похоже, не очень привык к встречным боям и к тому же впал в грех самоуверенности после успешной ночной атаки и стремительного разгрома пехотной дивизии.

Разведбат буквально затоптал какое-то небольшое вражеское подразделение, вырвавшееся впереди основных порядков штурмдивизии, а боевое охранение донесло, что дальше идут пехота и танки. По уставу батальон должен организовать устойчивую оборону и систему огня в течение часа, но разведчики управились быстрее и даже успели выставить маленькое минное поле, использовав скудный запас.

Противник слишком спешил, «ягеры» обрушились на батальон всей массой, намереваясь задавить с ходу, и Гревнев сделал все, чтобы показать, как они ошиблись.

Батальонные командиры проводили быструю рекогносцировку, уточняли положение и возможные направления действий противника. Определяли наиболее важные участки местности, от удержания которых зависела устойчивость обороны, танкоопасные направления, подлежащие минированию и артиллерийскому перекрытию. Обустраивали основные и запасные огневые позиции артиллерии, укрытия для малочисленной бронетехники. Организовывали рубежи развертывания для контратак, инженерные заграждения. Выбирали места для расположения командных пунктов, подразделений технического обеспечения и тыла. И всем этим многоплановым, многоуровневым процессом, подобно опытному дирижеру управлял командир сводно-гвардейской бригады.

Каждая минута была драгоценной, она падала в песочных часах времени подобно бриллианту, знаменуя еще одно ценное указание; дополнительную линию телефонной связи; лишний мешок, наполненный землей и уложенный в подковообразные дзоты и огневые точки; еще один метр перекрытой щели или неглубокой траншеи, откапываемой матерящейся пехотой.

За это время платили кровью те, кто ушел в передовое охранение и сбил план вражеской атаки. Далекая канонада продолжалась, и новые столбики тонких дымков поднимались от линии горизонта, обозначая подожженную технику. Свою ли, чужую? Этого не мог сказать никто.

Окопы для стрелков; позиции для пулеметов; запасные позиции для пулеметов; медицинский пункт; пункты водоснабжения — бригада закапывалась в землю буквально на глазах, подобно заморскому зверю броненосцу. Зимников смотрел на часы, как сказочный охотник на нечисть, ожидающий рассвета. Только полковник ожидал прихода вечера и солнечного заката.

Впереди появились вражеские разведчики. Небольшие подвижные группы на бронеавтомобилях и транспортерах «Кацхен» начали прощупывать передний край бригадной обороны, но очень несмело, почти робко, предпочитая вести чисто визуальное наблюдение. Они не столько изучали рубежи, сколько пытались определить, как широко развернулась бригада, и где заканчиваются ее фланги.

Яростная перестрелка слабела. Акустические посты вычислили момент, когда слаженный хор многих стволов разведбата начал глохнуть, распадаться на отдельные очаги, нестройно отвечающие крепнущей артиллерии «ягеров». Солнце покраснело и клонилось к закату, длинные тени побежали по земле.

Бой продолжался.

Зазвонил полевой телефон, Зимников поднял трубку американского аппарата с клеймом горна на корпусе.

— Третий пост акустиков докладывает — стрельба прекратилась, — прогудела мембрана.