– Не лгите мне юноша. Куда делась девушка? Куда делся старик?

– Я не знаю…

– Что ж, по-хорошему вы не хотите. Пойдем длинным путем. Кто вы? Почему вы лжете? Кто такой Гилберт Кёльдерер из Аусбурга? О чем вы говорили с графом Тасселом? Зачем вы убили барона фон Талька?

– Я не…

Бац! Вспышка!

А потом еще.

– О чем вы говорили с графом Тасселом?

И еще.

– Кто такой Гилберт Кёльдерер из Аусбурга?

И еще.

– Зачем вы убили барона фон Талька?

Вопросы повторялись, меняясь местами, меняясь в деталях, но одни и те же - снова и снова. А вот боль от ударов не повторялась. Она всякий раз была новая.

Всю свою недлинную, в сущности, жизнь Гилберт считал, что может постоять и за себя, и за других. Эта уверенность помогала ему в голодную пору отрочества, когда ему нужно было кормить себя и пятерых младших братьев и сестер, и в последний год, когда, уже неплохо владея цвайхандером (фламбергом… надо привыкнуть говорить “фламберг”), он выступал в качестве защитника в судебных поединках.

И еще Гилберт считал, что может отличить правду от лжи.

Но сейчас он не был уверен даже в том, что знал о себе раньше. Все путалось и мешалось в голове.

Боль умеет переубеждать.

Если он Гилберт Кёльдерер из Гродниц, то почему в патенте написано - “из Аусбурга”, а в письме - “самозванец”.

Кто он? Куда делась девушка? Зачем надо было убивать барона? Что он забыл и напутал? Ведь он должен знать ответы на эти вопросы, потому что это единственный способ прекратить боль! Надо только их вспомнить, сказать и все закончится…

Но он почему-то не вспоминал.

– Кто вы? Почему вы лжете?…

Его вытащили во двор и бросили на землю лицом вниз. Удара о землю он даже не почувствовал. Блаженная темнота! два мгновения сна… из которого его тут же выдернули. А! Вода была ледяной, она обжигала как раскаленный металл. Спина превратилась в огромный ожог.

Гилберт заорал.

Снова плеснуло.

Две вечности в Аду. Кричи, Гилберт, кричи. Он кричал.

Вода лилась. Солнце затопило все вокруг, глаза нестерпимо резало, но жары больше не было. Его колотило от холода. Из-за слез он почти ничего не видел. Гилберта снова подняли и потащили; он чувствовал, как босые пятки бороздят дорожки в пыльной траве. Его втащили уже не в гостиницу, - на конюшню, в пахнущий навозом полумрак, издырявленный световыми пятен. В последний момент, прежде чем пылающий, затопленный солнечным светом, двор исчез, он увидел, как один из “зеленых” служек наклонившись над ведром, шепчет и делает знаки.

От ведра тут же повалил пар, клубами взвился в небо…

Колдует. Магия холода, сообразил Гилберт. В отличие от церкви инквизиция не чурается магии, хотя на послушников, использующих ее, потом накладываются суровые епитимьи.

Белоснежный туман наплывал, обхватывал мягкими прохладными руками. Сейчас они принесут это ведро сюда…

– Нет, - попросил он.
– Не надо… больше.

Над ним снова оказалось скуластое лицо святого отца. В уголках глаз и рта застыли скорбные складки. Святой отец не наслаждался пыткой. Он страдал.

– Признайся, сын мой. Правда исцеляет душу и снимает боль грешного тела. Покайся!
– он вдруг перешел на доверительный тон.
– Ты удивишься, насколько все проще будет, когда я услышу правдивый ответ.

– Я… я сказал правду.

В стойлах фыркали и переступали копытами лошади.

– Ты самозванец и упорствуешь.

– Это не я… - в помутившемся сознании мелькнула какая-то мысль, и он вцепился в нее, как утопающий в соломинку.
– Самозванец - это Лисий Хвост! Граф знал это!

– Почему именно вы, молодой человек? Что вас связывает с человеком по имени Лисий Хвост?

– Я… хотел служить под его началом. Во Фронтире его считают великим herzog. Капитаном! Ходили слухи, что Лисьих Хвостов несколько. Наверное, граф хотел разоблачить одного из них.

– Какого?

– Я не знаю.

Три этих слова уже вызывали в нем самом ужас, потому что влекли за собой новую боль, но других просто не было.

– К какому из них вы хотели наняться? Почему?

– Я не знаю. Это не было планом. Просто мысль, идея… Мечта.

– Куда делась девушка?

– Я… н-нет…

– Почему вы лжете? Зачем вы убили барона фон Талька? Кто такой Гил…

– Да будьте вы прокляты! Я не знаю! Я не видел! Я не убивал! Я - Гилберт Кёльдерер, сын Йохана Кёльдерера из Гродниц под Аусбургом! Я не знаю…

– Растяните его лошадьми, - сухо приказал человечек, оборачиваясь к одному из своих людей.

Тот кивнул.

– Последний шанс, молодой человек. После дыбы - даже такой, импровизированной - вы вряд ли сможете взять в руки свой меч.