Весь день она то и дело задавала ему вопросы, но Уилл рассказал лишь то немногое, что слышал или видел собственными глазами: что Томас сражался со старым Карлом во время войны в Англии и что он всегда держит свой деревянный сундук рядом с изголовьем кровати. В конце концов Марта сдалась, да и Уилл уже начал смотреть на нее, как гусь смотрит на мясника, который стоит перед ним с пучком петрушки в одной руке и топориком в другой.

В ту ночь, лежа в постели, она обдумала то немногое, что рассказал Уилл, и решила, что, когда придет утро, сама напрямик спросит Томаса о его прошлом. Ее пальцы потянулись к тому месту под подушкой, где прощупывались ровные края красной книжечки. Марта еще не решилась вырвать, как собиралась, те страницы, которым доверила мучившие ее мысли. Книжка казалась ей какой-то единой сущностью, почти что живой. У нее имелись позвоночник и кожа, а под обложкой — жесткие, шелестящие страницы, бьющие по воздуху, как птичьи крылья. Выдергивать из нее блестящие листы бумаги значило то же самое, что выщипывать у живого гуся белые перья. Марте подумалось, что если она так и не решится уничтожить те сокровенные слова, придется прятать книгу от чужих любопытных взглядов.

Чуть забрезжил рассвет, а со стола уже были убраны последние тарелки после завтрака, и Марта объявила Пейшенс, что пойдет на реку за луком-пореем и что Томас должен ее сопровождать.

Когда Пейшенс удивленно подняла брови, Марта объяснила:

— Не ровен час, наткнешься на индейцев.

— Храни Господь тех индейцев, — пробормотал Джон, передавая своему старшему товарищу кремневое ружье.

Марта накинула на плечи шаль и, не оглядываясь, словно ей было ни к чему проверять, пошел Томас или нет, уверенно двинулась вперед. Когда они достигли насыпи, Томас обогнал Марту, а она попыталась идти так, чтобы попадать в его следы, оставлявшие глубокие отпечатки в мягкой глинистой почве. Они шли вверх по крутому склону холма, по ту сторону которого в низине протекала река. На полпути к вершине Томас сделал знак присесть на бревно и подождать, а сам неслышно исчез за гребнем, осторожно передвигаясь вперед сквозь мелколесье и расчищая прикладом ружья дорогу в зарослях папортника-адианта.

Некоторое время Томаса не было видно, но вот она услышала тихий свист и заметила, что Томас стоит на холме несколько южнее и машет ей. Она не без труда преодолела последние метры до вершины, цепляясь за корни и выступающие из земли камни, и, уже стоя на самом верху, увидела, как быстро несутся под ней прозрачные воды. Осторожно приподняв юбку, она спустилась к реке. Болотистая почва под ногами была холодная, но сквозь ветви ивы и бука теплые лучи ласкали обращенное вверх лицо Марты. С радостным удивлением она приметила мать-и-мачеху, рассыпанную, словно маленькие солнечные зайчики, по затененным ямкам вдоль реки. А на противоположном берегу разглядела аквилегию — красные цветы подрагивали из-за пьющих нектар колибри. Томас прислонился к буку, поставив ногу на выступающий корень, и внимательно посмотрел направо и налево — нет ли какого-нибудь движения на самой реке или по ее берегам. Он молчал напряженно, как сторожевой пес, поэтому Марта повернулась к нему спиной и принялась выдергивать нежные стебли лука-порея, которые легко расставались с влажной землей.

Вскоре небольшой мешок Марты был наполнен. Сок зеленых стеблей пропитал грубую холстину, а от рук и передника исходил резкий запах. Но Марте не хотелось уходить — почему бы не поискать еще и дикий репчатый лук? Заметив по отражению в воде, что Томас смотрит ей в затылок, она спросила как бы невзначай:

— Говорят, ты бывал в далеких краях, в самом Лондоне.

Последовала долгая пауза, пока Марта продолжала разбирать спутанные стебли травы.

— Да, — наконец ответил Томас.

Она ждала, что сейчас он ей что-нибудь расскажет, похвастается, но минуты шли, а он все молчал.

— Ну, тогда, — она попыталась его подтолкнуть, — Биллерика должна тебе казаться грубой и скучной.

Повернувшись, Марта с вызовом посмотрела на него.

Резким движением Томас отогнал небольшой рой мух, вьющийся под полями его шляпы, и ответил:

— Тут и хорошее есть. Хорошее всегда найдется.

Он встретился с ней глазами и долго, неприлично долго не отводил свой взгляд. Наконец она опустила глаза и, возясь с холщовым мешком, сказала:

— Уиллу сказали, что ты был солдатом.

Не отрываясь от дерева, Томас недовольно переступил с ноги на ногу и опустил подбородок на грудь. Такая поза, как Марта успела узнать, свидетельствовала о его намерении защищаться. Он шумно выдохнул, на мгновение сжав губы в тонкую линию, потом медленно вдохнул и сказал:

— Когда я был мальчишкой в Уэльсе, первое, чему я научился у отца, — это смотреть на землю и различать, где мокро, а где сухо.

Марта подождала, что он скажет дальше, но вновь последовало молчание.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

— Я хочу сказать, хозяйка, что мир очень большой. В нем много коварных болотин и торфяников, много лугов и рек. И если не хочешь завязнуть в трясине, полезно знать, куда надо ступать с оглядкой, а куда и вовсе незачем.

Томас оторвался от дерева, и вот он уже карабкается вверх по склону на самую вершину, не оборачиваясь на Марту. Та с открытым ртом смотрела на него, но потом, подхватив юбку, полезла следом.

— Погоди, да погоди ты, — позвала она.

Томас остановился на гребне холма и подождал, пока Марта его не догонит. Она с трудом перевела дух и снова заговорила:

— Я только хотела... узнать... — Она остановилась в нерешительности, когда Томас обернулся и взглянул на нее. — Я только хотела узнать то, что полагается знать... кто ты такой... и что делаешь.

Прежде чем начать говорить, Томас внимательно посмотрел на Марту:

— Я родился недалеко от Кармартена. Там много гор и холмов.

Привычным жестом он положил обе руки крест-накрест на ствол опертого о землю ружья.

— Так ты был фермером? — спросила она, и вдруг ей самой показалось, что ее голос прозвучал слишком кисло и разочарованно.