— Нет, — ответил Томас, глядя в ту сторону, где на расчищенном от леса участке стоял дом Тейлоров и выпускал из трубы дымок цвета голубиных перьев. — Фермером был мой отец. В двадцать шестом году, когда я родился, зима стояла такая суровая, что замерзала рука, если ее приложить к задней стенке очага. У отца было тридцать акров под пастбища и пять под посадки. А еще четыре коровы, два вола, лошадь, пятьдесят две овцы и семья. Почти все это он потерял в ту зиму, а потом всю жизнь старался вернуть потерянное. Когда мне исполнилось пятнадцать, я ушел.

— А у тебя... у тебя был какой-нибудь близкий человек?

Ветерок с реки подул сильнее, швырнув пряди волос прямо на глаза Марте, и она тут же перестала видеть, что происходит вокруг. Томас медленно протянул руку, взял растрепавшиеся волосы и аккуратно намотал пряди себе на палец.

— У меня был брат. Он умер, когда ему было семнадцать. На три года старше меня. Звали его Ричард. — Теперь он раскрутил ее пряди в другом направлении, как будто разматывал пряжу, и осторожно заправил ей за ухо. — Вот уж кто умел бегать. Видит бог, умел. Он участвовал во всех забегах в Кармартеншире и всегда выигрывал. Но у наших валлийских гор свой характер. Те самые скалы и пустоши, которые научили его быть быстрым, в конце концов разорвали ему сердце. — Томас опустил руку и тихо сказал: — Ni edrych angau pwy decaf ei dalcen. — (Марта смущенно мотнула головой.) — Это значит: «И самое прекрасное чело не пожалеет смерть». Я год работал на отцовской ферме вместо брата, а потом ушел навсегда.

Она посмотрела на его печальный рот, темную щетину на щеках, похожую на колючки, вокруг бледных и обветренных губ и непроизвольно чуть дотронулась пальцем до глубокой ямки у него под шеей, почувствовав, как от этого прикосновения сильнее забилось его сердце. Вдруг взгляд Томаса метнулся куда-то в сторону, туда же быстро повернулась и голова. Глянув через плечо Марты, он схватил ее за руку и с силой потащил за собой вниз по склону, к жилью.

— Молчи, — прошептал он. — Ничего не говори. Не оглядывайся, пока мы не спрячемся в доме. И хозяйке ничего не говори.

Марта попыталась изогнуться и разглядеть, что там такое позади них, но Томас спускался быстрым широким шагом, а она боялась упасть на таком опасном склоне и потому, спотыкаясь и еле успевая, бежала следом. Свистом Томас вызвал из сарая Джона и что-то прошептал ему, показывая в сторону реки, а когда глаза у молодого человека округлились, предостерегающе положил на его руку свою, давая понять, что нужно молчать. Оказавшись внутри дома, Томас закрыл дверь на засов и встал у открытого окна. Когда Марта подошла и встала рядом, он указал ей на насыпь, где они только что разговаривали. Сначала она ничего не увидела, но потом заметила легкое движение на самом гребне: там согласно перемещались какие-то темные фигуры, чуть-чуть поднимаясь и вновь опускаясь, как будто сама земля научилась ползать.

Пейшенс, увидев вернувшихся мужчин, поставила на стол обед: плоскую миску супа с вяленым оленьим мясом и остатками хлеба, испеченного несколько дней назад. Она весело болтала о принесенном с реки порее, о прекрасной погоде, об уехавшем муже, о пробивающихся в огороде росточках, совсем не замечая настороженных взглядов, которыми обменялись Томас и Джон, и тревоге, которая приковала Марту к стулу. Томас расположился за столом поближе к двери, поставив ружье на расстоянии вытянутой руки, и вскоре никаких звуков, кроме стука ложек по оловянным тарелкам, не было слышно.

Опустошив тарелку, Пейшенс встала и потянулась, упершись костяшками пальцев в поясницу. Взглянула на Марту и, нахмурившись, спросила:

— Ты что, больна? Что случилось?

Марта непроизвольно посмотрела в окно, и, прежде чем кто-нибудь успел остановить Пейшенс, та шагнула к входной двери, отодвинула засов и открыла дверь настежь. Тут же она с криком отпрянула назад, спотыкаясь и молотя воздух руками перед собой. Мужчины тотчас вскочили со своих мест, так что стулья, перевернувшись, упали на пол позади них. В мгновение ока Томас оттолкнул Пейшенс и встал с поднятым ружьем в дверном проеме.

Марта спрятала детей под стол и, заслонив их мать, стала делать ей знаки, чтобы та ушла подальше внутрь дома. У самой шеи Марта почувствовала частое жаркое дыхание и, обернувшись, увидела, что рядом стоит Джон, дрожа и обливаясь потом, с небольшим топориком в одной руке и вилкой в другой.

Голосом, полным ужаса, Пейшенс завизжала:

— Они убьют нас, Томас!..

Он резко вскинул руку, чтобы она замолчала, и нацелил длинный ствол ружья куда-то во двор. Марта вся подобралась, ожидая грохота выстрела, но мгновения шли, а выстрела не было. Тогда она подошла ближе к столу — взять в качестве оружия нож, и с этого нового, более удобного места ей стало лучше видно, что делается во дворе, за громадной фигурой Томаса.

Меньше чем в двадцати футах от двери неподвижно стоял человек. Сам он был закутан в оленью шкуру и мех, а грудь и руки были обнажены. Дубинка с узловатым наконечником висела сбоку, у пояса. Его кожу покрывали воспаленные и гноящиеся чумные язвы. Человек смотрел на них, а они на него, но вдруг из дому донесся испуганный и жалобный голос Джоанны. Человек стрельнул глазами вбок, на окна и крышу, потом перевел взгляд дальше, на сарай, и назад к Томасу. Его стала бить дрожь, он тяжело закашлялся и постарался плотнее завернуться в свою меховую накидку. На мгновение он вытянул вперед руку и затем поднес пальцы ко рту. В доме никто не пошевелился, и тогда он повторил свой жест.