Наконец, Стефани решилась. Все-таки интерес поборол осторожность. Она наполнила стакан Джона абсентом, долила туда воды тонкой струйкой и, со стаканом в руке, двинулась к крыльцу.

Только тут она заметила, насколько опьянела. Ее шаги были неровными, но Стефани тут же успокоила себя тем, что это не видно со стороны, что это только внутреннее чувство.

Она подошла к старику и присела возле него на корточки. Тот немного вздрогнул и перевел на нее невидящий взгляд голубых глаз.

— Простите, мэм, — сказал он, — но я слеп. Я не вижу вас.

— Откуда же вы тогда знаете, что я женщина? — изумилась Стефани.

— Это не сложно, — вздохнул старик. — Я научился различать людей по звукам, по запахам. Я знаю всех в нашем городке и могу узнать. А вы — из приезжих.

— Правильно. Вы не откажетесь от угощения? — Стефани вложила в руку старика холодный стакан с абсентом.

Тот наклонился к стакану и вдохнул воздух. Блаженная улыбка появилась на его лице.

— Неужели можно все различать по запаху? — спросила Стефани. — Я думаю, что если курить, то обоняние притупляется.

— Это все ерунда, мэм.

— Что вы!

— Так бывает у вас, зрячих, а я не могу себе позволить потерять нюх.

Старик принялся пить абсент мелкими глотками.

— Вас, наверное, интересует, мэм, почему меня все зовут Пауком? — спросил старик.

Стефани немного замялась, ей неудобно было в этом признаться. Но лицо старика было настолько безобидным и бесхитростным, что она решилась.

— Н-да, меня это немного занимает. А откуда вы знаете об этом?

— Я слышал ваш разговор с официантом.

Стефани изумилась. От ее столика до старика было никак не меньше десяти шагов, а с официантом они разговаривали шепотом.

— Не нужно удивляться, мэм. Если бы у меня был плохой слух, я бы просто не выжил. Я даже слышу сейчас, как трутся камни на дне океана.

Стефани усмехнулась:

— Я тоже слышу, как гремит прибой.

— Нет, мэм, это совсем другое. Я слышу те камни, которые лежат на дне и лишь только вздрагивают, прикасаясь друг к другу.

Возразить на это Стефани было нечего, она замолчала, вновь припав к бокалу с абсентом.

— Так вот почему меня зовут Пауком, — сказал старик. — Я знаю несколько историй об этом странном существе. Вы же, мэм, не знаете, откуда взялись на свет пауки?

— Нет, не знаю, — усмехнулась Стефани.

Она почувствовала себя свободнее, ведь старик не мог видеть выражение ее лица, не мог понять, куда она сейчас смотрит. Она разглядывала глубокие морщины на лице старика, его узловатые руки. Старик запрокинул голову, словно бы он смотрел в небо.

— Я сейчас расскажу вам историю про паука и смерть.

— Руки смерти и паука встречаются на последнем куске пищи. — Наконец-то становится ясным, почему в этих краях рассказывают про пауков. — Когда мужчина и женщина вместе, им не хочется думать о прошлом и будущем. — На курортах все лужи чистые и прозрачные. — Мерзнуть стоит хотя бы для того, чтобы потом согреться. — Лежащий под дождем завидует тому, кто находится в тепле. — Пачка фотоснимков похожа на колоду карт. — Даже самую образованную женщину трудно остановить, если в ее душе поселяются подозрения.

Стефани устроилась поудобнее, а слепой старик начал рассказывать.

ИСТОРИЯ ПРО ПАУКА И СМЕРТЬ, РАССКАЗАННАЯ СТАРИКОМ НА КРЫЛЬЦЕ КАФЕ

Случился как-то на земле голод. Люди вырывали даже корни деревьев и съели их все. Деревья остались без корней. И однажды паук гулял в поле и встретил смерть. Она растирала муку.

Паук долго смеялся, глядя на смерть, а потом сказал: «Какой радостный день!»

Он наполнил свою сумку мукой и пошел к жене и детям. В тот день в дом паука пришла большая радость. А другой паук не знал, в чем дело, поэтому он послал одного из своих детей проследить за первым пауком.

Ребенок пришел и увидел, что на огонь ставят горшок, чтобы сварить из муки кашу. Он подождал пока сварится каша и пока ему дадут поесть. Он получил свою порцию и пошел показывать ее отцу.

Отец-паук, увидев красную кашу, сказал: «Сын мой, дитя мое, кончится тем, что ты умрешь. Кто тебе велел брать у паука кашу? Дай мне, и я выброшу ее».

И отец велел ребенку уйти. Когда тот отошел немного, он взял кашу и стал жадно ее глотать, так жадно, что даже слезы выступили у него на глазах.