– Эмилия, я прошу тебя! Дай мне шанс! Ведь все зависит от тебя!

– Гм, – промычала я, – звучит так, будто ты хочешь переспать со мной.

Я попыталась пошутить, но Алексею шутка не понравилась, он вскочил с дивана и заходил по комнате из стороны в сторону.

– Женщины! – вскричал он, вскидывая руки кверху. – Воистину, вашими мозгами правят гормоны!

– Про гормоны ты загнул, – обиделась я. – Это мужская прерогатива – думать одним местом. А я просто попыталась разрядить обстановку.

Блондин остановился, глянул на меня исподлобья. Взял себя в руки и спокойно, словно маленькому ребенку, попытался мне объяснить:

– Послушай, мы встретились на этой земле не для радости любовных утех.

Он посмотрел, как я съежилась, покраснела и, явно довольный эффектом, который возымели на меня его слова, продолжил:

– Мы будем вместе не для любовных страстей, у нас есть предназначение. Ты и я должны сделать кое-что. Что-то, что спасет целую нацию. Что-то, что вернет мир людям, которые и есть наша семья.

– Понятно, – сказала я и, допив свой кофе, поставила чашку на журнальный столик, – спасибо за напиток, за интересный рассказ и – до свидания.

Я видела, что Алексей снова вознамерился меня задержать, и остановила его, вытянув перед собой руки.

– Стой. Хватит. Лично я никому и ничего не должна. У меня своя спокойная жизнь, которую я не хочу менять.

Зазвонил дверной звонок. Алексей, взъерошенный и угрюмый, направился к выходу. Он открыл дверь, и внутрь впорхнула модно одетая блондинка с пышными формами.

– Привет, дорогой! – и девушка одарила Пешехонова страстным поцелуем в губы. Я опешила. Вот так новость! Значит, наш фотокор отнюдь не так одинок, как мечталось девушкам издательства. И как бы не хотелось этого не чувствовать, в глубине души меня кольнула иголочка ревности.

– Добрый день, – блондинка одарила меня подозрительным взглядом.

– Лер, это Эмилия, мы работаем вместе, – отрапортовал Алексей.

Я промямлила что-то типа "очень приятно" и направилась к выходу. Кивнула пышногрудой в знак прощания и вышла за дверь. Алексей выскочил следом и прикрыл дверь.

– Эмилия, так что ты решила? – шепотом спросил он.

– Кто это? – я указала пальцем на закрытую дверь.

– Тебе не все ли равно? – замялся Пешехонов, а я скрестила руки на груди, и он понял, что я не отвяжусь. – Лера – это моя личная жизнь, и тебя она никак не касается.

– Ясно, – ответила я недовольным тоном, – ну так вот и наслаждайся ей, этой своей личной жизнью, а от меня отстань. Больше ничего даже слышать не хочу про то, что я должна и чего не должна.

Я оставила Алексея переминаться с ноги на ногу и вернулась в дом Вадима. Села на диван и, сама не понимая почему, заревела. Мне так хотелось верить, что все, что он говорил – правда. Мне так хотелось быть кем-то. И в то же время, совершенно не хотелось менять уклад своей устоявшейся жизни. Я предполагала, что если Пешехонов действительно во все это верит, то он не остановится. Он будет донимать меня, а я могу сдаться. И тогда все пойдет прахом. А если еще окажется, что все это неправда, это будет сильным ударом. Я должна была обезопасить себя. Сделать что-то, что заставит Алексея оставить меня в покое. Но что? И тут в моей голове промелькнула мысль, которая, как мне показалось в тот момент, точно решит эту проблему. Я поднялась наверх и взяла с тумбочки свой сотовый. Закрыла глаза, посчитала до десяти, глубоко вздохнула и набрала номер Вадима.

Москва, июль 2015 год

День сегодня выдался на редкость дождливым и ветреным. Мне совершенно не хотелось высовываться на улицу, и я решила провести время, лежа с книгой в теплой кровати. Лишь изредка я высовывала нос из окна, чтобы проверить, не вернулся ли Вадим, и, удостоверившись, что его машина еще не во дворе, ложилась обратно. На душе скребли кошки. Настроение было под стать погоде: унылое, все виделось в черном свете.

Прошло около недели с того дня, как меня окольцевали. Я приняла предложение Вадима и первые дни даже чувствовала себя счастливой. Но поскольку отпуск продолжался, у меня была масса времени хорошенько все обдумать. В один момент я вдруг поняла, что совершила самую серьезную ошибку в своей жизни. Всякий раз, когда взгляд падал на бриллиант на пальце, меня била дрожь. Мне было ясно как день: я не люблю Вадима.

Надежнецкий, напротив, находился в радостном предвкушении. Он планировал в ближайшие дни объявить о нашей помолвке, и я не знала, как его остановить. Дать задний ход я не могла. Это очень сильно обидело бы его. Вадим совершенно не заслуживал такого обращения. Я не могла так поступить с ним, и поэтому заведомо обрекала себя на страдания. Сейчас, когда разговор с Алексеем Пешехоновым позабылся и частично стерся из памяти, я понимала, что глупо было из-за него так испортить себе жизнь. Наш фотокор ни разу не попытался снова заговорить со мной о Долине. И, вполне возможно, вовсе не собирался больше меня уговаривать. Как бы там ни было, узнав от Романа, что его отправили на остров Цейлон – фотографировать местный праздник, я не могла не обрадоваться. Вот если бы теперь не видеться с ним совсем! Счастью моему не было бы предела, узнай я, что его слопал на завтрак голодный крокодил. А прихвати он на десерт его пышногрудую личную жизнь, я с удовольствием поставила бы ему памятник во дворе своего будущего дома.

К вечеру дождь и ветер утихли, а небо прояснилось. Сразу стало уютнее и теплее. Вадим пришел с работы рано и в отличном расположении духа. Он подарил мне шикарный букет роз, которые я не люблю, и все время делал ненужные комплименты. Каждый раз, когда он подходил, чтобы поцеловать и обнять меня, я внутренне сжималась и корила себя за свою неспособность или полюбить его или уйти.

Когда совсем стемнело, на соседнем участке началось какое-то движение. Стали приезжать машины, включили громкую ритмичную музыку и вскоре послышались веселые крики и смех гостей.