— Намъ нельзя, отозвался другой спутникъ:- намъ приказано останавливаться только на почтовыхъ станціяхъ.

— Нельзя у васъ остановиться, горестно прибавилъ мой первый спутникъ, сперва принявшій предложеніе.

— Такъ мы вотъ что сдлаемъ, предложилъ длинный сюртукъ: — вы остановитесь на станціи, а я сейчасъ закусочки, водочки вамъ изъ дому принесу…

На это согласились.

— Какой вы табакъ курите? спросилъ новый знакомецъ моего перваго спутника.

— Простой употребляемъ.

— А позвольте попробовать, сказалъ онъ ласково, протягивая руку.

— Извольте… табакъ не изъ лучшихъ…

Скоро они совсмъ подружились, и хоть мой спутникъ былъ довольно разсчетливъ (онъ въ дорог не боле 3 коп. тратилъ въ день), но все-таки не могъ отказать въ трубк своему новому пріятелю, надясь хоть разъ въ дорог хорошо пость.

Перехавши Донъ, мы пошли на почтовую станцію. Я приказалъ дать себ самоваръ, а мои спутники стали ожидать новаго знакомца. Долго они ждали.

Я напился чаю, прилегъ, а козака-угостителя все-таки нтъ — какъ нтъ! Нечего длать: пошелъ одинъ изъ моихъ спутниковъ, купилъ на копйку дв сушеныхъ рыбины — воблы, тмъ пообдали, тмъ и поужинали.

— Проклятый! бормоталъ мой спутникъ — надулъ, проклятый!…

— И для чего это онъ выдумалъ? спросилъ его другой, гораздо равнодушнй переносившій кто несчастіе.

— А чортъ его знаетъ!..

— Да и всякъ знаетъ.

— И ты знаешь?

— Да, и я знаю.

— Такъ по твоему зачмъ онъ брехалъ?

— Видитъ, что ты куришь трубку…

— Такъ, такъ…

— Онъ и вздумалъ изъ тебя дурня состроить.

— Такъ, такъ.

— Онъ у тебя выманилъ трубки дв.

— Какое дв?!.. Трубокъ пять, проклятый, выкурилъ, съ отчаяніемъ докончилъ обиженный.

Когда мои товарищи кончили свой боле, чмъ скромный обдъ, немного отдохнули, одинъ изъ нихъ отправился для закупки хлба на дорогу, а съ нимъ отправился и я.

Калачъ просятъ, какъ я здсь слышалъ, произвести въ чинъ города, и вроятно произведутъ, а пока онъ начинаетъ обстроиваться потихоньку, очень потихоньку съ одной стороны, и очень шибко и въ громадныхъ размрахъ съ другой. Въ Америк строятъ города почти каждый день; какъ они строятся, какъ разростаются — всмъ извстно; наши русскіе путешественники по Америк: Циммерманъ и другіе, были поражены быстрымъ ростомъ американскихъ городовъ. Разсказываютъ, что въ Америк сколотятъ домишко, другой, и строятъ училище. Мн пришлось видть будущій русскій городъ Калачъ и, кажется, что исторія постройки русскаго города немного отличается отъ исторіи постройки американскихъ городовъ. Въ Америк прежде всего строятъ училище, въ Россіи — кабакъ, присутственныя мста съ острогомъ, потомъ дома; а какъ во всякомъ образованномъ государств по всмъ городамъ долины быть, хоть для приличія, училища, то выстраиваютъ домъ, прибиваютъ вывску — училище, заводятъ кой-какого учителя, и довольствуются! Какой учитель, какое училище — объ этомъ не заботятся: какого судьба пошлетъ; такъ, на всю Старую Руссу, одинъ изъ лучшихъ уздныхъ городовъ Россіи, былъ одинъ учитель, отставной унтеръ-офицеръ, и это было только нсколько лтъ назадъ.

Будущій городъ Калачъ въ настоящее время представляетъ довольно замчательную картину. Настоящихъ присутственныхъ мстъ еще нтъ: городъ еще не дозволился, но все-таки есть хоть почтовая станція; училища, разумется, нтъ, объ немъ даже и помину нтъ; выстроено только нсколько домишекъ, кажется, десятка полтора и цлая улица кабаковъ — не домовъ, въ которыхъ помщаются кабаки, а цлая улица въ рядъ выстроенныхъ балагановъ, съ единственною цлію — помстить кабакъ. Я въ Калач былъ въ начал апрля, настоящаго движенія по Дону, Волг и чугунк между ними еще не начиналось, но кабаки были совсмъ не пусты: чернорабочіе на судахъ стали прибывать, работы еще не отыскивалось, они и прохаживались по кабакамъ.

— Эй! землячки! землячки! услыхали мы, проходя по этой кабацкой у лиц:- землячки!..

Смотримъ, у кабака въ дверяхъ стоитъ нашъ новый знакомый, который хотлъ угощать моихъ спутниковъ.

— Землячки! поднесите стаканчикъ!…

Надо было видть негодованіе моего спутника.

Въ ожиданіи позда въ Царицынъ, мы вернулись на станцію, гд застали какого-то мщанина, родственника хозяина станціи. Мы скоро разговорились; оказалось, что онъ нанимался гурты гонять. О своемъ промысл онъ ничего не могъ сказать мн, кажется, потому, что занимался своимъ дломъ не разсуждая, а такъ, по привычк, я даже думаю, что онъ слыхалъ слова профессора И. И. Давыдова: «не надо знать, чтобы врить; а надо врить, чтобы знать».

— Я думаю, трудно идти съ гуртомъ? спросилъ я его, когда мы уже съ нимъ разговорились.

— Какъ не трудно!..

— И дождь и слякоть…

— Да вотъ я вамъ скажу, началъ онъ: — стоимъ мы около Сарепты. Только дождь, вьюга, а ужь ночь… Дло было осенью… Водки выпить — негд: въ Сарепт дадутъ теб въ окошечко стаканчикъ, а такъ хоть ты издохни — ни за какія деньги ни капельки не дадутъ!… Какъ быть!?.. А надо выпить… Слъ на лошадь, похалъ въ Сарепту. Подъзжаю къ окошечку, гд нмецъ водку продаетъ. Постучался въ оконце. Нмецъ отворилъ оконце. «Что надо?» спрашиваетъ. «Дай стаканчикъ водки» говорю. «Давай деньги». Я ему въ оконце подалъ деньги, а онъ мн изъ оконца подалъ стаканчикъ. Выпилъ, ну сами знаете: въ такую пору, что сдлаетъ одинъ стаканчикъ? Простить у нмца — это, я знаю, все равно что воду толочь… А выпить надо: продрогъ такъ, что бда!… Вотъ я отъхалъ на лошади саженъ за пятнадцать, слзъ, привязалъ лошадь, а самъ пошелъ пшкомъ не къ оконцу, а къ воротамъ… Стучусь… «Что надо?» «Пустите, говорю, переночевать: весь перемерзъ»!… Нмцы на этотъ счетъ народъ добрый, сейчасъ отперли, впустили. Я такъ, и такъ, говорю, перемерзъ, одолжите стаканчикъ. Взяли деньги, принесли стаканчикъ. «Ложись, говорятъ, на печь, согрйся». Легъ я на печь, а самъ нарочно зубами ляскаю, будто дрожу… «Нельзя ли, говорю, почтенные, еще стаканчикъ принести?» — Нельзя, говорятъ нмцы: больше пить нехорошо. «Да я разв пить?» Я хочу вытереться водкой: скорй согрешься. — Это можно. Взялъ деньги нмецъ, принесъ водки. Только я взялъ въ руки стаканчикъ, да при всхъ и хлопнулъ!… Какъ крикнутъ на меня нмцы, а я: «спасибо, говорю, я у васъ три стаканчика разомъ хлопнулъ!…» Нмцы ругаться, а я хлопнулъ дверью, да и былъ таковъ!… Пріхалъ въ гуртъ, разсказалъ своимъ ребятамъ: того смху-то было!…

— А ежели-бъ вашу лошадь украли въ эту ночь? спросилъ я:- вдь вы ее оставили ночью одну на улиц?

— Въ Сарепт-то?

— Да, въ Сарепт.

— Въ Сарепт не украдутъ.

— Отчего же?

— Ни Боже мой!

— Въ Сарепт никакихъ такихъ шалостей не длается, заговорилъ хозяинъ станціи:- такъ объ воровств и не слышно. Не только краденаго никому не продашь, а и своего не смй самъ продавать, а отнеси въ магазинъ: тамъ теб продадутъ, и денежки теб выдадутъ; а самъ не смй.

— Отчего же?