Вдь, ужъ конечно, только что спущу я ногу, и ее непремнно схватятъ, а если и не схватятъ, то она дотронется до чего-нибудь «такого», я не зналъ до чего, но зналъ, что ужасне этого «чего-то» ничего и не можетъ быть на свт…

Наконецъ, вс мои мысли, весь ужасъ вдругъ какъ-будто сразу оборвались, все застилалось туманомъ, туманъ разростался… все исчезло…

Я заснулъ.

«Дзинь!.. дзинь!.. дири-дири-дзинь!..» ближе, ближе, почти подъ самымъ ухомъ.

«Что это такое? Что?!

Я проснулся и приподнялъ свою тяжелую голову съ подушки ничего не понимая. Заспанный, грязный лакей ставилъ заженную лампу на столъ. Дсрмидоновъ потягивался на своей кровати, звалъ во весь ротъ и ругался. Розенкранцъ, Ворконскій и Антиповъ уже сидли и одвались.

— Что это? что?! — отчаянно спрашивалъ я.

— Что это? что! — передразнилъ меня Дермидоновъ. А то вотъ, что пора вставать, шесть часовъ… Ты, небось, думаешь, душа моя, что теб позволятъ до десяти часовъ валяться… какъ же!

И вроятно для того, чтобы себя самого хорошенько разгулять, онъ соскочилъ съ кровати и, шлепая по полу босыми ногами, подбжалъ ко мн и сдернулъ съ меня одяло. Я машинально, все еще ничего не понимая, кое-какъ одлся. Голова моя была будто налита свинцомъ, вки едва поднимались, во всхъ членахъ чувствовалась слабость и разбитость.

„Гд же умываться?“ вдругъ сообразилъ я и спросилъ объ этомъ проходившаго мимо меня Антипова.

— А вотъ пойдемъ, бери свое полотенце, гд оно у тебя? Пойдемъ…

Полотенце оказалось на маленькомъ столик возл кровати

Я взялъ его и поспшилъ за Антиповымъ. Мы шли или, врне, бжали по холоднымъ корридорамъ. Наконецъ, дверь отворилась и мы очутились въ длинной узенькой комнат, гд по стнамъ, одинъ возл другого, стояли умывальники.

Боже мой, что тутъ происходило! Какой крикъ, какая давка! Пансіонеры напирали другъ на друга, толкались, бранились и, добираясь наконецъ до умывальника, быстро споласкивали себ лицо и руки, наскоро вытирались своимъ повязаннымъ на шею полотенцемъ и убгали. Это называлось умываньемъ.

Я долго не могъ пробраться къ умывальнику и когда это мн удалось, то совсмъ растерялся. Я съ дтства привыкъ умываться холодной, чистой водою, намыливая себ руки, лицо и шею. Между тмъ, какъ ни искалъ я — мыла не было, да не было почти и воды. Передо мной стоялъ мдный тазъ съ грязной водою; надъ тазомъ вислъ грязный рукомойникъ. Я догадался, что нужно повернуть кранъ, вода было побжала, но сейчасъ же струйка ея оборвалась. А сзади напирали, толкали меня въ бока и шею, и кричали.

— Да чего ты возишься?.. скорй, скорй!..

Наконецъ, кто-то схватилъ меня за плечи и отшвырнулъ.

Я провелъ мокрыми руками по лицу, вытеръ и руки и лицо полотенцемъ и побрелъ обратно въ спальню. Тамъ меня встртилъ вчерашній ужасный французъ, исподлобья взглянулъ на меня и пробурчалъ:

— Vous n'^otes pas encore pr^ot? Mais ^a quoi pensez-vous donc? D'epechez-vous… vite, vite!

Я бросилъ полотенце на кровать и побжалъ внизъ пить чай.

Ахъ, какъ было холодно! Кирпичный чай показался чуднымъ напиткомъ, но увы, розлитый заране въ кружки, онъ уже усплъ изрядно остынуть…

Очутившись посл чаю въ класс, гд еще горли лампы, такъ какъ зимнее утро медлило показаться въ покрытыя морознымъ узоромъ окна, мальчики принялись за приготовленіе уроковъ, а я ежеминутно вынималъ изъ кармашка часики и поглядывалъ на нихъ, разсчитывая, когда можетъ пріхать моя мать. Я твердо ршилъ все объяснить ей и былъ увренъ, что посл этого объясненія она уже не оставитъ меня въ ужасномъ пансіон, а повезетъ домой.

Между тмъ время, хоть и медленно, но все же шло. Вотъ уже въ класс появился ламповщикъ; лампы потушены, блдный, розоватый свтъ врывается въ окна… Вотъ уже и совсмъ день.

Звонокъ. Входитъ учитель. Это священникъ въ фіолетово, муаръ-антиковой ряс, съ магистерскимъ крестомъ на груди, съ крупнымъ носомъ и черными на выкат глазами.

По тому, какъ присмирлъ классъ, я замтилъ, что „батюшку“ побаиваются. Кто-то читаетъ утреннюю молитву…

— Ясне! громче! — строгимъ голосомъ замчаетъ священникъ.

Но я становлюсь совсмъ безучастнымъ, я гляжу на часы, и жду… Вдругъ священникъ меня вызвалъ. Я растерянно подвшелъ къ каедр, несовсмъ впопадъ отвчалъ на вопросы.

— Безтолковъ! садись на свое мсто! — сказалъ нетеркливо священникъ, но затмъ пристально взглянулъ на меня своими проницательными глазами и остановилъ меня за руку. — Не привыкъ еще, по дому скучаешь, — такъ ли?

— Да! — прошепталъ я.

Священникъ положилъ мн руку на плечо.

— Ну ступай, ступай, оглядись, попривыкнешь…

Я поплелся на свое мсто.

Посл этого урока, когда священникъ уже вышелъ, въ дверяхъ класса показался Тиммерманъ.

— Silence! — взвизгнулъ онъ. — Веригинъ, venez ici!