Шрифт:
Описавъ свою плачевную исторію, Вра Промзина обращалась къ милосердію и справедливости государя, и умоляла спасти ее и ея ребенка, десятимсячную дочь, отъ позора.
Государь внимательно прочелъ прошеніе и задумался.
«Вотъ до чего довели, вотъ до чего распустили!.. столь грязныя и беззаконныя дла творились среди благо дня и оставались безнаказанными… и они, виновники сего гнуснаго дла, не почитали себя преступниками… для нихъ то была забава и шутка!.. ну, такъ и съ ними пошутить надо!..»
Онъ приказалъ проводить Вру Промзину къ императриц и самъ пошелъ туда же.
Въ семейномъ царскомъ кругу, уже собравшемся къ обду, который подавался ровно въ полдень, обласканная и успокоенная
Вра во всхъ подробностяхъ разсказала свою исторію и вышла изъ дворца съ твердой надеждою на лучшее будущее. Ея похудвшее, блдное и измученное лицо стало спокойне. Она страстно прижимала къ груди своей тихо заснувшую двочку и шептала:
«Спи спокойно, справедливый государь не дастъ тебя въ обиду злымъ людямъ и не будешь ты краснть за мать свою!.. Есть правда на свт! И коли государь и государыня назвали меня невиновною, то, Богъ дастъ, смягчится и сердце матушки»…
Совсмъ неузнаваемая, будто возрожденная, вернулась Вра въ домъ замужней сестры своей, которая въ то время жила въ Петербург и пріютила ее у себя, несмотря на проклятія и угрозы не хотвшей ничего слышать и ничего соображать Марьи Степановны.
X
Елецкій съ Алабинымъ уже нсколько мсяцевъ жили снова вмст. Елецкій, возвратясь въ Петербургъ, очень спокойно объявилъ «братцу», что Вра ему надола и что онъ оставилъ ее съ новорожденной плаксой-двчонкой въ деревн.
— Нтъ, видно не судьба мн быть женатымъ человкомъ, — сказалъ онъ:- больше году никакая любовь во мн не держится. Не даромъ видно піиты наименовали Амура проказникомъ, вчно-то онъ проказы творитъ надо мною… вонъ старики толкуютъ, будто съ рожденіемъ ребенка супружеская любовь утверждается, а я какъ заслышу пискъ, такъ хоть въ петлю… противно мн все сіе…
— И зачмъ было огородъ городить. И зачмъ было капусту садить?!..— проплъ Алабинъ.
— Къ чему тутъ разсужденіе! зачмъ да почему? «Довлетъ дневи злоба его», и ты, отче, по своему духовному сану, долженъ знать сіе и поступать согласно сему…
Проговоривъ это, Елецкій засмялся, вслдъ за нимъ и Алабинъ. Разговоръ о прошломъ и о Вр былъ конченъ; пріятели зажили развеселой жизнью.
Но съ воцареніемъ императора Павла этой жизни былъ положенъ предлъ. Новые порядки показались «братцамъ» жестокими и «неудобоносимыми». Присмирвъ и сдержавши себя мсяцъ, другой, они ршили, что въ столь тяжелыя времена для нихъ осталось одно: выйти въ отставку, ухать въ деревню и постараться найти себ тамъ удовольствія и наслажденія нсколько иного рода.
Однако, пока еще отставка не была получена, они обязаны были нести службу.
На слдующій день посл разговора Вры съ государемъ Елецкій и Алабинъ присутствовали на развод. Они на себя были не похожи въ новыхъ мундирахъ, въ огромныхъ сапогахъ и перчаткахъ, въ букляхъ и косахъ. Они грустно перемигивались съ товарищами и съ затаенной злобой и презрніемъ посматривали на «гатчинцевъ», надъ которыми до сихъ поръ всегда такъ подсмивались и которыхъ теперь должны были слушаться, какъ опытныхъ наставниковъ.
Показался государь, окруженный свитой. Все примолкло, подтянулось, вытянулось въ струнку. Многіе читали про себя молитву, каждый боялся шевельнуться, чтобы какимъ-нибудь незначительнымъ, но неформеннымъ движеніемъ не навлечь на себя гнва.
Впрочемъ на этотъ разъ государь былъ, повидимому, въ хорошемъ расположеніи духа; онъ остался доволенъ и солдатами и офицерами и весело разговаривалъ съ окружающими.
Разводъ былъ оконченъ. Вс чувствовали, что гора свалилась съ плечъ — такой счастливый день былъ въ диковинку. Вдругъ государь, обернувшись и оглядывая всхъ офицеровъ, громкимъ голодомъ спросилъ:
— Капитаны Елецкій и Алабинъ здсь?
Произошло движеніе; у всхъ упало сердце. Елецкій и Алабинъ, ни живы, ни мертвы, вышли изъ рядовъ и приблизились къ государю.
— Вы? — произнесъ онъ, кивнувъ Елецкому.
Тотъ сначала не сообразилъ, но затмъ понялъ вопросъ и, заикаясь, назвалъ себя.
Брови императора сдвинулись, на губахъ мелькнула презрительная усмшка.
— Ступайте домой! — грозно сказалъ онъ и удалился.
Алабинъ и Елецкій стояли, какъ обезумвшіе. Но приказъ государя слдовало исполнить какъ можно скоре. Они поспшили домой и, едва вошли въ свою квартиру, какъ были арестованы…