— Скоре, времени нтъ, я заперла мою комнату… будетъ стучаться… подумаетъ, что сплю; но я должна спшить… Ну что, что она теб говорила?.. — почти задыхаясь, шептала Вра.

— Да что?!.. — съ хорошо сыграннымъ отчаяніемъ проговорилъ онъ. — Я пріхалъ просить руки твоей, но не усплъ и заикнуться о семъ, какъ твоя мать объявила мн о твоей помолвк… Вра!.. неужто все кончено?.. ужели я долженъ разстаться съ тобою на вки?..

— Что-же длать!? — едва сдерживая рыданія, проговорила она.

— Бжимъ, теперь-же… сію минуту…

Она пошатнулась, она чуть не упала и схватила себя за голову.

— Нтъ, никогда… лучше смерть…

— Никогда!.. Вра, одумайся!.. ты и себя, и меня губишь. Не на позоръ я зову тебя! ты знаешь, что мать твоя непреклонна… бжимъ, и если не сейчасъ, такъ нынче же вечеромъ… я все приготовлю. Мы обвнчаемся здсь, въ Петербург, а потомъ, этою-же ночью, будемъ уже далеко…

Вра схватила его за руку; быстро освтилось лицо ея новымъ выраженіемъ и въ выраженіи этомъ уже не было прежняго ужаса, горя и муки.

— Правду ли говоришь ты? можешь-ли поклясться, что меня не обманешь? что нынче-же мы будемъ обвнчаны?

— Такъ ты, значитъ, считаешь меня обманщикомъ, не вришь?!.

— Нтъ, врю, врю! Ахъ, что-же мн длать?.. я не виновата… за что она хочетъ погубить меня… Милый, я согласна!

Радостно взглянула она на Елецкаго. Въ этомъ порыв доврчивой любви Вра была прелестна.

— Ровно въ десять часовъ я буду ждать тебя здсь, у этого угла, все будетъ готово, не обмани же…

Она кивнула ему головой, еще разъ взглянула, улыбаясь сквозь слезы, и быстро исчезла въ воротахъ дома.

Ея предположеніе оправдалось. Марья Степановна, въ своей близорукой самоувренности, ничего не подозрвала. Убдившись, что дверь въ спальню дочери заперта и что Вра не подаетъ голосу, она ушла на другую половину квартиры.

«Всю ночь и все утро ревла, видно, заснула; ну, и пускай спитъ, успокоится… Эхъ, глупость-то двичья! потомъ сама же спасибо скажетъ, знаю же, вдь, я, что длаю», подумала, какъ и всегда довольная собою, Марья Степановна.

Довренная горничная поджидала Вру — все шло благополучно.

Если-бы Марья Степановна была наблюдательне, да не была на этотъ разъ такъ поглощена всякими хозяйственными заботами и соображеніями, она, конечно, замтила бы то странное состояніе, въ которомъ находилась Вра. Не отчаяніе то было, не горе, а волненіе и безпокойство. Вра не знала, куда дваться, металась изъ комнаты въ комнату, поминутно подходила къ часамъ; лицо ея то блднло, то краснло, глаза очень часто останавливались на матери не то съ упрекомъ, не то съ мольбою.

Наконецъ, она не вытерпла, у нея мелькнула слабая надежда, что можетъ быть мать сжалится надъ нею, не принудитъ ршиться на крайній шагъ, казавшійся ей страшнымъ и въ то-же время неизбжнымъ. Она кинулась на шею Марь Степановн и залилась слезами.

— Матушка, пожалй меня — проговорила она прерывающимся, молящимъ голосомъ:- не выдавай замужъ… женихъ мн не по сердцу… я не могу… не хочу его… да и зачмъ ты спшишь такъ? Вдь, какъ хали сюда, говорила, что демъ веселиться, людей увидимъ, всю зиму проживемъ… Зачмъ-же такъ, сейчасъ же… едва пріхали?… Матушка, пожалй меня… вдь, я самая несчастная за нимъ буду, коли мн противенъ… Пожди, обживемся, знакомства сдлаемъ… можетъ кто и теб по нраву придется… найдешь лучшаго, матушка!..

Марья Степановна оттолкнула дочь и грозно на нее взглянула.

— Ахъ, ты глупая, глупая, — качала она головою:- вдь, ужъ не подростокъ, двадцать лтъ скоро, можно было-бы быть поумне… Отъ добра добра не ищутъ, и, видно, знаю я, что длаю. Лучше этого жениха вкъ будемъ искать, не найдемъ. А что-же, мн тебя въ перестаркахъ оставлять, что ли? О противности его ты мн и не говори лучше, это все пустое, вы двки глупыя, особливо если засидитесь, въ мечтаніяхъ себ и ни всть что представляете. Лыцарей вамъ да героевъ подавай, а такихъ вотъ, вишь ты, и на свт-то нту! Да и вс-то ваши лыцари, вонъ что въ епанчахъ да въ красныхъ камзолахъ по улицамъ какъ угорлые мчатся, народъ давятъ, вс, вдь, мошенники они, безбожники, альбо въ долгахъ сидятъ по уши. Такъ за такимъ ты счастливе, что-ли, будешь? Нтъ, мать моя, лучше помолчи; не твоего ума это дло, меня не переспоришь, только сердце вскипятишь мн. Коли я что говорю, такъ тому и быть значитъ, и вотъ теб мой згадъ — не ревть, не запираться, отъ жениха не отвертываться, не доводить меня, теб-же, вдь, хуже будетъ…

Вра отерла свои слезы, сла въ креслице у окошка и долго такъ сидла, будто каменная, смотря въ одну точку и ничего передъ собою не видя.

«Нтъ, суждено!» думала она: «не погибать-же мн на всю жизнь мою, и авось Господь милостивъ, не обманетъ Петруша, не насмется надо мною. Онъ меня любитъ, да, любитъ!..»

Она сама любила его, а потому, хоть и знала его безъ году недлю, не могла ему не врить.

Между тмъ страшный часъ приближался. Вотъ и девять пробило. Марья Степановна, всю жизнь живя въ деревн, привыкла ложиться рано, и въ половин десятаго ушла къ себ въ спальню.