— Ты думаешь егерь дло плевое? Нтъ, братъ, шалишь! Егерь долженъ быть человкъ умный, да и образованность нужна. Теперича нужно знать, какъ съ собакой обойтись, какъ что… а она у хорошихъ господъ только на французскомъ діалект и понимаетъ. Такъ вотъ ты и учти… И вс эти французскія слова надо знать. Понялъ?

— Ну, и по-русски пойметъ, — отвчаетъ мужикъ въ замасленномъ зипун.

— Англійская собака, да по-русски?.. Ну, значитъ, ты не знаешь. Попробуй, прикажи ей по-русски — ну, никакого толку и не выйдетъ. Когда я егеремъ къ графу Калатуеву опредлился, я самъ такъ думалъ, анъ вышло совсмъ напротивъ. И когда графъ, дай Богъ имъ царство небесное, обучили меня иностраннымъ собачьимъ словамъ, то тутъ я и увидлъ свтъ. Русская собака — она и по-русски пойметъ, ей все равно, а попробуй ты съ иностранной… И вотъ съ тхъ поръ господа стали меня наперерывъ рвать: Игнатій, иди къ намъ. Игнатій, соблюди собаку… И всмъ угодить стараешься. Кром того, нужно вино знать. Нужно знать, что коньякъ, что ромъ. А ты отличишь-ли ромъ отъ коньяку?

— Ну, вотъ… Подъ городомъ живемъ, а не захолустные, — отвчаетъ мужикъ. — Пивали.

— Ты кабацкій ромъ отъ коньяку отличишь, а господскій теб не отличить, ни въ жизнь не отличить. Опять же ромъ есть красный и блый и обязанъ ты знать, что къ чему идетъ. Я вотъ знаю… Знаю и собакъ… Я собаку зажмурясь узнаю, стоитъ мн ее только за носъ потрогать — сейчасъ я и отрапортую, какая она. А собакъ есть можетъ статься двадцать сортовъ. Я и не одни собачьи слова знаю. Пусть господа промежъ себя по-французски заговорятъ — сейчасъ пойму. Знаю и хмельныя слова, знаю и слова объ женскомъ пол. Двадцать семь годовъ, братецъ ты мой, промежду господъ, такъ стало быть слава теб Господи… Теперь вотъ купцы среди охотниковъ появились… Съ купцомъ надо особо… Онъ особое обхожденіе любитъ и бабъ онъ любитъ круглыхъ и рыхлыхъ… У меня былъ охотникъ такой, что я за нимъ стулъ таскалъ и складной столъ… Отъ докторовъ ему вышло предписаніе, чтобы насчетъ моціону — ну, онъ и взялся за охоту. А самъ грузенъ, ходить не можетъ. Протащишь его версты съ полторы, да и посадишь на стулъ, а самъ застрлишь ему птичку, другую — ну, онъ и радъ, сейчасъ рубль въ зубы. Такъ вотъ все это, другъ любезный, надо знать, — закончилъ егерь, обернулся и сталъ смотрть по сторонамъ. — Однако, наши-то охотнички что-то не дутъ. Не сдлали-ли гд опять перепутье, да не застряли-ли?

— Не дураки выпить, надо статься? — спросилъ мужикъ въ пиджак, опоясанномъ краснымъ кушакомъ.

— Каждый охотникъ ужъ, знамо дло, выпить не дуракъ. Что и за охота, коли на сухую! Сырость, втеръ… Какъ тутъ не выпить! Того и гляди ревматизму схватишь, коли не пить. Сегодня вотъ всю ночь прохороводились. Дв четверти было у нихъ на пятерыхъ, да я шестой.

— И прикончили?

— Прикончили. На воздух да въ холодк-то вдь пьется. Опять же колбаса эта у нихъ съ перечкомъ…. селедки копченыя… Съ соленой закуской чудесно. Выпили и ни въ одномъ глаз… Поспать вотъ только теперича нужно. Сдамъ ружья, да и на боковую.

— Убили-ли что?

— Еще-бы не убить! Тетеревъ есть. Убилъ я и имъ передалъ. Хотли они въ лоттерею его промежду себя разыграть, да не знаю, разыграли-ли.

Егерь прислушался и сказалъ:

— дутъ.

Въ отдаленіи послышался колокольчикъ. Минутъ черезъ пятъ показались охотники. Двое изъ нихъ были съ собаками. Одинъ былъ для чего-то въ кавказской бурк, другой въ резиновомъ пальто, хотя погода была ясная. Егерь всталъ со скамейки и направился къ нимъ.

— Рыбки, ваша милость, изволили по дорог купить? — обратился онъ къ блокурому усачу и заглядывая въ его яхташъ.

— Жен въ подарокъ везу. Нельзя безо всего домой явиться, — отвчалъ тотъ. — Дичи нтъ, такъ ужъ хоть рыба.

— Кому птица-то у васъ досталась?

— Евстигню Петровичу. За эту птицу онъ обязанъ всхъ насъ на пароход завтракомъ угостить, отвчалъ рыжій бакенбардистъ, въ бакенбардахъ котораго торчала солома.

— А я думалъ, вамъ. У васъ что-то яхташъ-то набитъ.

— А это у меня березовыя почки въ газетной бумаг. Везу домой, четвертушку настоять.

— На березовыхъ почкахъ чего лучше! Самый пріятный настой.

— Еще-бы, и лекарственный.

Мужикъ въ пиджак улыбнулся, толкнулъ въ бокъ мужика въ синемъ зипун и сказалъ:

— Баринъ по березовымъ почкамъ охотлся, почекъ настрлялъ.

— Ты не скаль зубы-то! Не твое дло! — крикнулъ на него рыжій бакенбардистъ. — Въ хорошую охоту я по десятку птицъ стрлялъ. А теперь какая охота! Нешто теперь охота! Теперь скоро и совсмъ ее кончать надо. Николинъ день на носу. Почитай ужъ въ послдній разъ по весн и пріхали-то. А ты зубы скалишь.

— Плюньте на нихъ, Михаилъ Иванычъ, — остановилъ его егерь. — Народъ безъ понятіевъ. Нешто они понимаютъ господскій обиходъ! Собачку съ собой возьмете или мн оставите?

— Возьму, возьму. А вонъ Алексй Сергичъ муравьевъ бутылку набралъ, — кивнулъ бакенбардистъ на человка въ бурк.

— Муравьи тоже прелестная вещь для домашняго обихода. Отъ ломоты-ли, спину-ли разбить — первое дло. Надо только ихъ въ печк заморить — и когда изъ нихъ спиртъ выйдетъ — имъ тереться. Пожалуйте вашу двустволку, Алексй Сергичъ… Извольте получить. А только и двухстволка же эта у васъ новая! Прелесть одна.

— Въ летъ по муравьямъ бьетъ, — пробормоталъ мужикъ въ пиджак, улыбнулся и отвернулся.

Егерь скосилъ на него глаза и, обратясь къ охотникамъ, произнесъ:

— Покажите, господа, тетерева-то имъ… Пусть они посмотрятъ хорошенько, какой боровъ этой двустволкой убитъ, тогда и не станутъ говорить, что по муравьямъ въ летъ бьетъ. Михаилъ Иванычъ, у васъ что-ли тетеревъ-то?

— Нтъ, у меня сморчки въ яхташ. Птица у Евстигня Петровича.

— Сморчки, — снова улыбнулись мужики. — По сморчкамъ стрлять еще лучше.

— Да разв я стрлялъ, чортовы куклы! Я сморчки у бабы купилъ.