Учитель Василій Романовичъ Клянчинъ и его супруга Марья Ивановна со чадами и домочадцами, состоящими изъ двухъ ребятишекъ, няньки и кухарки, только что пріхали на дачу въ подгородное село Капустино. Домъ, нанятый у мелочного лавочника и помщающійся на задахъ надъ ркой, былъ совершенно пустъ, хотя лавочникъ, сдавая его Клянчинымъ, и общалъ приказать плотнику сколотить для нихъ къ перезду столы и скамейки. Село Капустино отстояло отъ Петербурга на шестьдесятъ верстъ. Клянчины хоть и захватили съ собой нсколько мебели, но эта мебель шла на возу возвращающагося изъ Петербурга въ Капустино, посл продажи сна, капустинскаго мужика и должна прибыть на дачу не иначе какъ завтра къ вечеру. Въ вид багажа прибыли съ Клянчиными по желзной дорог только кой-какая посуда, блье и платье въ сундукахъ, да подушки, а между тмъ нужно было на чемъ-нибудь пообдать, напиться чаю, приссть. Попросили у лавочника столъ и стульевъ, но лавочникъ не далъ.

— У насъ только про себя мебель. Столы и скамейки завтра плотникъ для васъ длать начнетъ, а ужъ теперь обойдитесь такъ какъ-нибудь. Не умрете за одинъ-то день безъ мебели, отвчалъ онъ.

Приходилось приспособляться и начать бивуачную жизнь. У лавочника вымолили только ящикъ изъ-подъ какого-то товара, но такъ какъ онъ былъ низокъ для стола, то поставили его на полнья и приготовились на немъ пить чай. Сундуки съ платьемъ и бльемъ замнили стулья. Кухарка и нянька просто пришли въ отчаянье отъ такого житья, роптали и критиковали дачу.

— Ну, дача! Наняли господа дачу! Сюда за воровство людей ссылать, а не за свои деньги хать, говорили он вслухъ.

— Завтра прідутъ стулья, завтра привезутъ столы, плотникъ сколотитъ скамейки и въ лучшемъ вид устроимся, успокоивали ихъ хозяева, хотя и сами досадовали на неудобства.

— А на чемъ же мы спать-то будемъ, сердечныя? спрашивала кухарка. — Постелей нашихъ вы намъ взять не позволили съ собой на желзную дорогу и сдали на возъ мужику, а мужикъ, вонъ, говорятъ что завтра прідетъ.

— Да ужъ сегодня-то переночуйте какъ-нибудь. Можно будетъ у лавочника сна купить и на сн отлично… отвчалъ Клянчинъ. — Мы и сами сегодня на полу на сн спать будемъ.

— Ну, ужъ это вамъ отлично, потому — вамъ въ охотку, вамъ забава, а я не привыкла по полу на сн валяться, дерзко заявила кухарка. — Гд хотите, тамъ и сыщите мн тюфякъ.

— Странная ты какая! Да ежели нтъ, да ежели взять негд…

— Негд взять, такъ нечего было и прислугу съ собой сманивать. Завезутъ въ трущобу, къ чорту на кулички, да и начнутъ надъ прислугой куражиться. Вдь вы говорили, что все здсь есть, что все отлично. Обманомъ живете, такъ отъ этого проку не будетъ.

— Ну, довольно. Иди и затопляй плиту. Надо хоть молочный супъ сварить, что ли, да сдлать яичницу! разсерженно крикнулъ Клянчинъ на кухарку.

Явилась нянька.

— Воля ваша, Василій Романычъ, а я на полу и въ повалку на сн спать не привыкла. Я все по хорошимъ господамъ жила и тамъ этого допущенія не было, заявила она въ свою очередь.

— Да вдь только ночь одну, а завтра прідутъ ваши постели, плотникъ сколотитъ вамъ козлы, положите на нихъ доски и выйдутъ у васъ отличныя кровати.

— Это, можетъ быть, для васъ отличныя, а для насъ совсмъ напротивъ. Помилуйте, гд же это видано, чтобъ на козлахъ спать! Вдь это ни пошевелиться, ни повернуться, а то козлы разъдутся и лети внизъ да ломай себ спину.

— Зачмъ же летть? Зачмъ же ломать спину? Доски будутъ прикрплены къ козламъ гвоздями.

— Воля ваша, а я гд ни жила, а на козлахъ не спала. Ежели не будетъ мн настоящей кровати, то пожалуйте мн расчетъ и отправьте меня обратно въ Петербургъ, потому, вы завезли меня сюда обманомъ. На козлахъ! Нтъ, я не согласна на козлахъ…

— Какая ты дура, нянька, посмотрю я на тебя! Да вдь это, въ сущности, та же кровать, только козлами она называется, попробовала утшить няньку Клянчина.

Нянька фыркнула и сгрубила:

— Вы умны очень. Для васъ это кровать, а для меня нтъ.

— Ну, пошла вонъ! вспылила Клянчина. — Не желаю я съ тобой больше разговаривать.

— А не желаете разговаривать, такъ нечего было прислугу въ такое мсто завозить. Грязная деревня, кром мужиковъ пьяныхъ да бабъ и людей-то нтъ. Давеча хали по деревн, такъ хоть бы одного господина увидла, бормотала нянька и, выйдя въ кухню къ кухарк, громко прибавила:- Нтъ, я, двушка, здсь жить не намрена. Ты, тамъ, какъ хочешь, а. я наплюю на дтей, возьму паспортъ и расчетъ, да и была такова.

— Да и я не усижу здсь. Помилуйте, какая это дача! Нешто такія дачи бываютъ! отвчала кухарка. — Сюда къ теб ни твоимъ знакомымъ людямъ въ гости пріхать, ни самой теб не съ кмъ компанію раздлить. Сивые мужики одни.

— Марфа! Ты, однако, стряпай да ставь самоваръ, а разговаривать-то ужъ будешь потомъ, на досуг! крикнулъ кухарк Клянчинъ.

— На чемъ стряпать-то, позвольте васъ спросить?

— Теб данъ ящикъ — вотъ на немъ и можешь покуда разложиться.

— Нтъ, баринъ, не слуга я вамъ. Увольте меня. Помилуйте, какая это дача! Это курамъ на смхъ, а не дача. Вотъ въ «Озеркахъ» дача, въ Новой Деревн дача, въ Лсномъ дача, а это помойная яма какая-то.